Соседи по планете: Домашние животные

Дмитриев Юрий Дмитриевич

Мальтус еще почти двести лет назад неверно объяснил бедственное положение трудового народа «абсолютным избытком людей» и предрекал человечеству гибель от перенаселения нашей планеты и от голода. Будь Мальтус сейчас жив (а его последователи-неомальтузианцы вновь провидят подобный конец), он привел бы и эти расчеты, дабы доказать нам, что нельзя увеличивать до бесконечности количество домашних животных.

Теории Мальтуса дали решительный отпор прогрессивные мыслители прошлого, а уже в наше время, говоря о проблеме продовольствия, даже лорд Бойд Орр, в прошлом один из руководителей ЮНЕСКО, очень точно заметил: «Человечество знает, что ответить Мальтусу: производство продовольствия никогда не было развернуто на полную

мощность, так как целью западной цивилизации было производить не такое количество продовольствия, которое необходимо для удовлетворения человеческих нужд, а такое, какое можно выгодно продать».

И еще — «зеленая революция».

О ней много писалось, много говорилось. Суть ее в том, что ученым удалось не только вывести в опытном порядке, но и внедрить на практике в широких масштабах высокоурожайные сорта пшеницы. Так, в некоторых странах Западного полушария урожай благодаря этому увеличился в четыре раза. В нашей стране в ряде районов благодаря внедрению высокоурожайных сортов, выведенных академиком Лукьяненко, уже получены урожаи, превышающие в 8-13 раз прежние.

Но это пока лишь относится к «зеленой революции». С мясом — сложнее. Людям еще предстоит много работы, очень много. И если говорить о коровах, очевидно, необходимо менять их «сущность». Не только улучшать уже имеющиеся породы, но и выводить новые, совершенно новые, принципиально отличающиеся от имеющихся. Таково веление времени. И подход к скотоводству уже совсем иной.

Фермы и крупные комбинаты промышленного типа. Так надо. Иначе нельзя. Это — один из путей преодоления экологического кризиса. Сельское хозяйство, и в частности животноводство, а еще конкретнее — разведение коров и быков, все ускоряет темп. И тут мне хочется остановиться. Нет, не замедлить темп и тем более — не повернуть вспять. Остановиться на минуту, чтоб оглянуться назад.

Мы говорим о стадах, о молоке, о мясе. А сейчас всего несколько слов о самой корове. Даже не вообще о корове — о той самой пресловутой русской Буренушке, о которой когда-то говорили в народе: «Утка в юбке, курочка в сапожках, селезень в сережках, а корова в рогоже, да всех дороже».

Да, она порой действительно была всего дороже, хотя часто жилось ей очень и очень плохо.

Есть такое выражение — «горемыка», то есть «горе мыкает».

У В. Даля слово «мыкать» объясняется так: «чесать лен или пеньку на кудель для пряжи, что делается мыкалком, гребнем или щеткою». То ли потому, что это была нелегкая работа, то ли потому, что движения были однообразны и утомительны, то ли по каким-то другим причинам слово «мыкать» стало употребляться в разных значениях — и в значении «заколебаться» и «замучиться», «истаскаться» и так далее. «Мыкать по свету» у Даля — «шататься в нужде», а «мыкать горе» — «бедовать».

Но есть у того же Даля в его словаре еще одно слово — «мык». Оно идентично слову «мычать», «мыкнуть», «мыкать».

Как-то, рассуждая об этом, профессор В. И. Цалкин высказал такое предположение: а не происходит ли выражение «горемыка» от «горько мыкать, то есть мычать»?

…Мы сидели в одной из комнат Музея истории и реконструкции Москвы в самом центре столицы. За окном — залитые огнями улицы, бесшумно проносящиеся автомобили. А мы вдруг представили себе Москву трехсот-четырехсотлетней давности.

Белокаменная она была лишь в самом центре. А вокруг — деревянные посады, дома, стоящие в центре дворов, обнесенных высокими заборами, домики с подслеповатыми окнами. И чем дальше от центра — тем больше таких домов и домиков. А во дворе почти каждого — деревянные постройки, сараи, конюшни, хлева.

Москвичи держали коров. Летом они паслись всюду — по топким берегам Москвы-реки, на пустырях, которых в Москве было достаточно, разгуливали нередко по улицам. Там, где сейчас Остоженка, были когда-то заливные луга. На них косили сено, ставили стога. Память об этом сохранилась

в названии улицы. И там, где сейчас стадион имени В. И. Ленина — в Лужниках, тоже были луга. И еще их было много. Летом коровы паслись. Зимой стояли в хлевах. Их, конечно, кормили. Но к весне часто запасы кончались. Коровы начинали голодать. Худели. Слабели так, что не могли уже стоять на ногах. Их подвязывали вожжами или веревками к стропилам. От голода коровы мычали. Громко, тоскливо, горько. И над Москвой висело это горькое мычание…

Не знаю, прав ли профессор Цалкин, но такое объяснение «горемыки» может, наверное, быть. Горемычные буренушки были, конечно, не только в Москве. Не всегда крестьянин мог запасти достаточно сена и соломы на зиму, и к весне стоял над деревней такой же горький рев, как над Москвой. И не все коровенки выдерживали — многие не доживали до весны. И тогда горько плакали крестьяне — ведь эта коровенка была им и кормилицей и поилицей. Конечно, как говорят, «молоко у коровы на языке» — от того, что и как она будет есть, зависит и количество и качество молока. Крестьянские коровенки лишь летом, да и то не всегда, были сыты. Мало они давали молока. Но все-таки давали. Кружка молока ребятишкам — того самого молока, в котором все есть, что надо человеку, — это уже еда. Ведь другой еды часто не было. Иногда были и сметана и творог… И еще — навоз.

Единственное удобрение. Как большую драгоценность копили в течение зимы крестьяне навоз, чтоб весной вывезти его на свои поля. Без него — не будет урожая.

Пала корова или увели ее со двора за недоимки — пропала крестьянская семья. Оставалось одно — уходить из родной деревни на заработки или наниматься в батраки, а детишек посылать собирать милостыню…

Сейчас все по-другому. И это, конечно, прекрасно. Но забывать о коровах не стоит.

Впрочем, сейчас, конечно, народ грамотный и знающий. Сейчас уже нет чеховских гимназисток, которые считали, что творог «выколупывается из вареников». Сейчас даже малыши знают, что «корова — большое животное с четырьмя ногами по углам. Корова дает молоко, а индюк не может…» — так говорит маленькая героиня одного из рассказов Веры Инбер. Да, теперь все знают и про молоко и про автопоилки.

Но хочется еще, чтоб люди помнили и о тех добрых и беззаветно служивших людям коровенках. Крупный рогатый скот в свое время помог людям избежать очередного экологического кризиса, огромные стада его служили человечеству. Да-да, горемыка-буренка служила человеку.

И недаром в Голландии поставлен коровам памятник. Не чемпионкам по надоям, не рекордсменкам в весе. Просто коровам.

А на постаменте этого памятника выбита короткая и очень точная надпись: «Нашей матери».

Проблемы непознанного

Величайший триумф человеческого гения

заключается в том, что человек смог понять

вещи, которые он не в состоянии вообразить.

Академик Лев Ландау

Ошибка умного Ганса и другие ошибки

Грянул марш, и на арене цирка появился веселый пес. Он оглянулся на вышедшего вслед за ним дрессировщика, поприветствовал публику и всем своим видом показал, что готов к работе. И работа началась. Дрессировщик называл цифру, и собака немедленно приносила картонный квадратик с этой цифрой — десять квадратиков с цифрами от единицы до десяти лежали на арене. Пять? Пожалуйста! Девять? Извольте! Но это еще что! Собака могла складывать, вычитать, делить, умножать! Сколько будет три плюс четыре? Собака немедленно приносила квадратик с цифрой «семь». А сколько останется, если от восьми отнять три? Появлялся квадратик с цифрой «пять». Умножить? Пожалуйста. Например, три на три. Девять. Верно. А если разделить восемь на четыре? Два. Правильно!