Соседи
Шрифт:
Колхозная столовая размещалась в центре Ковляя, в длинном одноэтажном здании. Зимой Сашка каждый день проходил мимо него в школу, но ни разу еще не заглядывал в столовую. В школе свой буфет имеется. Если сильно проголодаешься, можно пирожок купить, можно и конфеты.
В большом зале, куда вошли плотники, было светло и уютно. За некоторыми столиками уже обедали. С левой стороны виднелась кухня. Оттуда струился вкусный запах. Женщина-повар в белом колпаке подавала через окно дымящиеся тарелки. Подошла сюда и бригада Митрия Петровича. Получая из рук повара тарелки с едой, мужчины быстро отходили. За столом Сашка оказался
На улицу он выходил вместе с бригадиром.
— Мне в больницу, дед Митрий. Надо отца проведать. — И Сашка крепче прижал к себе целлофановый мешочек.
Старик о чем-то задумался и вдруг позвал к себе всю бригаду.
— Вот что, друзья, пойдемте-ка и мы в больницу, к Семену. Как он там? Время до конца перерыва у нас еще есть.
Мужчины взяли в столовой яблоки, накупили в магазине конфет и печенья и двинулись всей бригадой в сторону больницы. Ах, если бы в это время выглянул из окна отец! Он бы своими глазами увидел, как его сын вместе с плотниками идет.
Когда в палату и белых халатах пошла вся бригада, Семен от удивления замер. Глаза засверкали радостным огнем.
— Эх, мужики! — только и произнес.
Гостинцы положили на тумбочку, сами расселись перед кроватью на стулья, кто-то стоял.
— Скоро ли поправишься, Семен?
— Не надоело лежать?
— Как не надоело! Давно бы сбежал, да нога мешает, — и он шевельнул затянутой в гипс ногой, болезненно сморщился.
Плотники, перебивая друг друга, рассказали Семену про то, как дела идут на строительстве коровника. Еще каких-нибудь пять денечков осталось, и коровник будет готов!
Семен слушал, чуть-чуть задумавшись, иногда он чему-то улыбался. Наверное, и ему хотелось туда, на колхозную стройку, к своим товарищам.
— Выздоравливай, Семен, — сказал, поднимаясь, дед Митрий. — А за сына не беспокойся. Он — настоящий мужчина! Сегодня, видишь, помогать нам прибежал. Сколько мозолей на руках, ну-ка покажи! — обратился к Сашке. — Одна? Ну это еще терпимо.
Когда плотники ушли, Сашка вытащил из мешочка огурцы и яйца. И тут вспомнил о свертке тети Анюты. Развернул — жареная курица!
Семен удивленно вскинул брови.
— Это еще зачем?
— Как зачем! Тебе…
— В больнице не кормят, что ли?
— Кормят. Но больше будешь есть, быстрей нога заживет.
Семен все еще смотрел недоверчиво:
— Сам зарезал курицу?
— Нет… Тетя Анюта Офтина дала.
Семен озабоченно нахмурил лоб. Промолчал. Потом притянул сына к себе, посадил на койку.
— Вот что, Сашка… Придешь домой, посмотри, нет ли среди кур клушки. Ну, которая покоя не знает, все время кудахчет. Если есть, собери штук двадцать яиц и посади ее на них. Пусть цыплят выводит. Понял?
Сашка почесал затылок.
— Понял, папа. Сделаю. Если б раньше сказал, посадил бы уже. Одна курица сильно глотку драла.
— Смотри же!
Отец дал Сашке еще множество указаний, так что, выйдя из больницы, тот даже голову пощупал — целы ли отцовские советы, как бы не вылетели. Растеряешь — худо будет.
МАРСИАНЕ
В огороде Офтиных виднелись две согнутые женские фигуры. Мать вырывала сорную траву в грядках голыми руками, а Маша работала в старых перчатках. Без перчаток с осокой трудно справиться, все руки будут в ссадинах.
Пропололи уже всю картошку, грядки огурцов, а мать домой не спешила. Зачем-то зашла в огород к Шумбасовым и там принялась сорняки выпалывать.
— Мама, ты что делаешь?
Старшая Офтина разогнула спину и откинула к плетню охапку осоки.
— Земля ведь, дочка, не виновата, что хозяин болен. Очистить нужно ее от сорной травы. Смотри, как лезет, губит все доброе.
Маша посмотрела на соседский огород и удивленно всплеснула руками: ну и раздолье сорнякам — овощей не видно! Чего там только не растет. И осока колючая, и длинный зеленый вьюн, прозванный почему-то мышиной веревкой, и даже крапива — вон какая вымахала! А на грядках, где посажены не то помидоры, не то огурцы, выскочили лопухи. И вот мать выпалывает шумбасовские сорняки, да так старательно работает, словно собственный огород обихаживает! Маша недоумевала — зачем мать это делает? Неужели забыла, как длиннорукий Семен ей грозился, ругался почем зря, а она за его огородом ухаживает! Тут работы — край непочатый, заросло все вокруг сорняками.
Вот пусть Семенов сынок, Сашка, и пропалывает. А то ишь как запустил свой участок.
Мать продолжала полоть.
— Ты чего стоишь? — обернулась она к Маше. — Принеси-ка мне большие варежки. Сорняк-то, видишь, какой. Колючий да упорный. Голыми руками не возьмешь.
Маша сбегала домой, принесла большие матерчатые варежки. В них мать, помнится, зимой дрова таскала. И вот теперь, надев варежки, она словно почувствовала облегчение и стала работать быстрее прежнего. А когда мать работает, Маше неудобно без дела стоять. Последовала ее примеру, взялась дергать осоку в Сашкином огороде. Дергала так, что сорняк взлетал выше Машиной головы! Злость брала — то ли на осоку, то ли на Сашку. Потом с таким же ожесточением принялась мышиную веревку вытаскивать. Столько ее, этой сорной «веревки», все растения словно паутиной опутала!
Когда мать с дочерью уходили из соседского огорода, Маше вдруг почудилось: им вслед смотрят чистыми глазами малюсенькие огурчики и помидоры, машут на прощанье тоненькие стебельки укропа. Освободившись от объятий сорняков, растения будто воспрянули духом и, казалось, кричали радостно: «Теперь-то и мы будем расти!» Лишь бедная картошка все еще задыхалась под пыреем и осокой. Не успели прополоть картошку. Пусть потерпит немножко. Маша с мамой обязательно возвратятся сюда и освободят ее!
Сашка пришел домой к вечеру. Маша видела, как он ходит около крыльца и все что-то считает на пальцах. Он, наверное, и не заметил, что половина огорода прополота. И Маша не удержалась, встряла: