Соседи

Кантор Владимир Карлович

– Отчего же? – возразил Галахов.- Все меняется. Меняется время, меняются и люди. Хотя, может, ты и прав. Не очень настоящий.

– Но ты скажи: ваша верх берет или западническая? – не отставал Во лодя.- На поверхности-то западники, а по сути?

– Как всегда, возьмет верх народ,- произнес басисто евразиец

Игорь и, подняв голову от рюмки, добавил: – Только народ наш молчалив. Он распространился по великой евразийской равнине, освоил ее и молчит. Великим подвигом не пристало хвастаться. И нам надо угадывать его сокровенную суть. Как

вы ее понимаете, господин Галахов? Вы, говорят, Париж недавно посетили и на наше празднество только что прибыли, вам слово. Говорите, а я теперь буду молчать, больше за весь вечер рта не раскрою.

– Да отстаньте вы от него! – воскликнул Лёня.

Окно было открыто, и с улицы непрестанно, фоном слышались все та же гармошка, взвизги и песенки народного гулянья.

– Кто бы знал, какова эта суть! – отнекивался Галахов, направляясь к тахте. Он хотел устроиться рядом с Дашей, но неугомонный Лёня выскочил из-за стола, отодвинул в сторону

Нарумова, снова обнял Павла за плечи и обвел рукой застолье:

– Старичок, как я рад тебя видеть! Месяца два уже не встречались. И все здесь тебе рады. И женщины на нас смотрят еще с удовольствием и интересом. Это же так важно, старичок.

Павел вопросительно глянул на него.

– Не понял? – удивился Лёня.- Чтобы женщины на тебя смотрели с интересом. Это необходимо для нашей жизни. Мы же не можем жить, как деревенские. А ведь деревенские-то еще живут. Я тебе потом покажу письмо. Покажу, покажу, без обмана. Это эпос. Родник. Мы к нему время от времени должны припадать. Как к женщине.

И, отведя в угол комнаты, зашептал тихо-тихо, возбужденно-радостно дыша в самое ухо:

– Ты на этой Даше жениться собрался? Молода очень. Па-анимаю.

Сил нет устоять. Во-от, видишь, что это такое!.. Насколько они сильнее нас. То-то и оно. Хочешь остановиться, но не можешь.

Экология, старичок! Природа так мужчину устроила, что ему все время новые бабы нужны. А природа мудра, ох, как мудра! Так что взвесь: нагулялся ли? Помни, старичок, третий брак – дело серьезное.

По комнате разнесся спокойный, отстраненный голос Нарумова:

– Как говорила моя бывшая жена, все это -

“русское-народное-блатное-хороводное”. Все эти пляски, крики, визги, песни.

– Она же у тебя еврейкой была? – спросил лысоватый, маленький, с несмелыми глазами, по имени Марк, как вдруг вспомнил Галахов.

– Почему была? Она по-прежнему есть. Только уже не в качестве моей жены. Лучшее, что Россия родила,- это русское дворянство.

Поэтому еврейка и пошла за меня замуж. А я на ней женился, поскольку хотел отсюда свалить. “Где же Пушкин? Ан он в Париже, сукин сын. Ай да умница!” Но не получилось.

– А теперь что же ты? – удивилась женщина в лиловом платье и с черной бархоткой на шее. Это была Татьяна Гродская, разведенная жена какого-то поэта из постмодернистов, а ныне подруга евразийца Игоря.- Сейчас кто хочет, тот и едет.

– А это называется чужебесием,- сообщил квадратный Игорь.- Ах да, я молчу,-

с пьяной мимикой спохватился он.

Нарумов, не обращая на него внимания, возразил его подруге тем же бесстрастным констатирующим тоном:

– Зато сейчас стало ясно, что мы на хрен там не нужны. Ха-ха! И стало понятно, что выхода из этого дерьма нет. Вы послушайте!..

– Действительно, Лёня, закрой окно, а то уж очень шумно, капризно попросила Татьяна, женщина с бархоткой.

В этот момент раздался звонок в дверь.

– Кто бы это? – удивился Лёня.- Никого больше не ждем.

– На картах, что ли, гадать? – возразил Нарумов.- Открой дверь, и узнаем. Но прежде предлагаю еще по рюмке.

Выпили. Звонок повторился. И тут Павел сообразил, что скорее всего это им приглашенный.

– Лёнечка, дорогой, извини,- сказал он.- Это, наверно, я виноват. Я случайно встретил в метро бывшего сокурсника. И к тебе пригласил. Ты у меня на днях рождения мог его видеть. Алик

Елинсон. Он забавный. Не отяготит.

Лёня пошел открывать. А подошедшая к Павлу Даша взяла его за руку, прижалась к плечу и так, держась за него, вышла с ним в общий коридор. Действительно, это явился Алик Елинсон, нервно примаргивающий, но старающийся держаться развязно.

– Здесь, кажется, проживает друг моего друга, некто господин

Леонид Гаврилов. Получив, так сказать, приглашение от моего друга Павла Галахова, я осмелился навестить вас. Но я не один.

Азохенвей! Разве я мог прийти один? Вон Павел подтвердит, что без хорошего человека я бы не пришел. В великой Америке, разумеется, я имею в виду Соединенные Штаты, люди в свое время делились на джазистов, поклонников джаза и друзей джазистов. Я, например, друг джазистов. А поперек рэпа возвращается мода на джаз. А вот сзади меня – Майкл. Он великий джазист.

Из-за спины Алика выступил узкоплечий молчаливый парень в черных джинсах, брючины которых налегали на тяжелые американские ботинки, из воротника белой рубахи высовывалось небольшое прыщавое лицо кретина. Волосы его были напомажены.

– Очень рад. Проходите,- растерянно прижал руку к груди Лёня.

– А вот и ты, старый разбойник! – увидев Павла, воскликнул

Алик.- Ну давай теперь почеломкаемся.

Он пригнул голову Павла к себе и чмокнул его в щеку.

Затем взгляд его остановился на Даше.

– А это что за нежный цветок рядом с тобой? Ты его вырастил или сорвал? Цветочек краснеет и к тебе жмется… Значит, уход хороший! Неужели ты стал садовником? Дайте я на вас погляжу, вы можете доверять опытному взгляду старого еврея. Вреда от меня уже никакого. Да, я могу только одобрить Павла. Вы им довольны?

Краснеете. Значит, довольны. Как ему это удается – не понимаю.

Но завидую,- молол языком Алик, ухватив Дашу за руку.

Даша улыбнулась ему, но тут же скосилась на Галахова: так ли она поступила? Правильно ли? Павел пожал плечами. Они снова вернулись за стол. Леня принялся хлопотать, устраивая два новых