Сошедшие с ковчега

Зурабян Гарри

В любом обществе всегда найдутся люди, доверяющие больше собственному мнению, снисходительно, а то и недоверчиво относящиеся к разного рода «авторитетам». К их числу принадлежала княгиня Наталья Залеская, обладательница одного из самых больших состояний в России. К слову, данное обстоятельство играло немаловажную роль, позволяя Наталье Николаевне чувствовать себя достаточно независимой. В данный момент у нее и гостила Анастасия.

Узнав, что контрразведка подозревает супругов Лазорян

в шпионаже в пользу Германии – сестра Анастасии была замужем за немецким

дипломатом Макензеном – княгиня от души посмеялась.

Не обременяя себя осторожностью, она откровенно заметила:

– Бог ты мой, в жизни не слыхала нелепее вздора! Эдак и Его Величество можно обвинить. Он ведь тоже состоит в ближайшем родстве с «подданной» германской империи.

И, обращаясь уже к обоим супругам, добавила:

– Мне абсолютно безразлично, что болтают о вас в свете. Двери моего дома по-прежнему для вас открыты. У контрразведки руки коротки, чтобы захлопнуть их перед вами. Поэтому можете всецело на меня рассчитывать.

Стоило Георгию припомнить откровенное высказывание княгини Залесской, как новая мысль повергла его в еще большее отчаяние. Новости – особенно плохие – имеют обыкновение распространяться с поразительной скоростью. Что будет, когда до Николая II дойдут слухи о «шпионской деятельности» Лазоряна? Подумать только, крестник государя императора – пособник германской разведки. Большего позора и придумать нельзя!

«А если он уже знает? – с ужасом подумал Георгий. – Мне останется только одно: застрелиться. Господи, – взмолился он, – дай мне силы пережить все это! Не отступить, не бросить, не струсить. Дай силы для мудрости, милосердия и любви!»

К счастью, зазвонивший телефон выдернул его из мысленного кошмара и вернул в реальность. Георгий поднял трубку, ответил. И услышал взволнованный голос Васильчикова.

– Жорж, я все знаю. Прости, что опоздал, – принялся оправдываться он. – Если бы я был с тобой, этого бы не случилось.

– Саша, этого уже не исправить. Не вини себя. Просто приезжай сейчас и все, – устало проговорил Лазорян.

– Конечно, Жорж, уже еду, – коротко бросил тот.

Связь прервалась. Георгий вернул трубку на место. Взгляд его был полон тоскливой муки. Ему казалось, прошла вечность, прежде чем Игнат, служивший еще покойному батюшке Георгия, доложил о приходе Васильчикова.

– Проси, – поднимаясь, кивнул Лазорян. – И вот еще что, я тут обошелся с тобой резко, ты уж прости, не держи на меня зла.

– Бог с вами, ваше сиятельство, – замахав руками, пробормотал тот. – Какие обиды, какое зло? Скажете тоже.

– Хорошо. Ступай, Игнат, да проводи поскорее Александра Сергеевича. Постой, обязательно доложи, когда княгиня вернется.

– Непременно, ваше сиятельство, – поклонился слуга. На этот раз не прошло и пары минут, как двери распахнулись, и помещение кабинета потряс зычный, густой баритон Васильчикова.

– Жорж, прости, – вновь начал он, подходя и обнимая друга.

Лазорян решительно перебил его:

– Саша, перестань. В том, что случилось, нет твоей вины. И покончим с этим. Лучше скажи, что говорят в Собрании?

Георгий приготовил напиток другу и протянул ему бокал.

Васильчиков

благодарно кивнул, сел в кресло.

– Что говорят? – переспросил с какой-то интригующей улыбкой на губах. – Тебе это действительно интересно?

– Не томи, – взмолился Георгий.

– Ты не поверишь, но в Собрании обсуждают не столько сегодняшний инцидент, сколько пришедшую в Гвардейский экипаж реляцию, – Васильчиков поднял глаза к потолку: – Высочайшее повеление, дорогой друг.

– Причем здесь какая-то реляция и высочайшее… – начал, было раздраженно Лазорян и осекся.

– Вот-вот, – многозначительно закивал Александр. – Говорят, пришло указание – с самого верха, прекратить в отношении тебя всяческие нападки и преследования. Как говорится, крестник цезаря – вне подозрений, – и он весело рассмеялся.

– И ты, Брут? – криво усмехнувшись, мрачно заметил Георгий. – Неужели ты мог подумать, что я пожаловался государю императору?

– Жорж, ей-богу, ты становишься просто невыносимым, – обиженно откликнулся Васильчиков. – Я пошутил. Прости, если неудачно. Мне давно известно о твоем «родстве» с Его Величеством, но, заметь, никто не может похвастаться тем, что узнал это от меня.

Лазорян, до того стоявший у стола, прошел к креслу и сел напротив Александра. После чего взял свой бокал и сделал приличный глоток.

– Так-то лучше, – улыбнулся Васильчиков, следуя его примеру. – Послушай, Жорж, какая, в сущности, разница, кто или что стало причиной подобного решения? Главное, теперь вы с Анастасией можете вздохнуть свободно, контрразведка вам не страшна. Они не посмеют ослушаться. А уж наш, с позволения сказать, высший свет не замедлит отреагировать. Попомни меня, уже к вечеру вы получите дюжины три приглашений. Первыми, как водится, поспешат те, кто еще вчера бросал в вашу сторону презрительные взгляды «истинных патриотов Отечества»…

– А также спешил удалиться при моем появлении, – грустно закончил Лазорян. Он закрыл глаза. Голос его зазвучал глухо, но выразительно:

– Саша, до сегодняшнего дня я не подозревал, что во мне может быть столько ненависти. Как я их ненавидел в ту минуту! Это был океан ненависти. А ведь в прошлом году с тремя из тех офицеров я ходил в дальнее плавание. У нас сложились приятельские отношения. И потом, встречаясь не единожды, мы чувствовали друг к другу искреннюю симпатию, – голос его дрогнул. – Они знали, как я предан России. Почему же с такой легкостью отреклись от меня? – он открыл глаза, в упор посмотрел на Васильчикова. – Ты же этого не сделал.

– Ну, братец мой, у меня к тому были свои резоны.

– Опять шутишь?

– Отнюдь, – старясь сохранять серьезность, возразил Александр. – Жорж, подумай сам, где бы еще меня – закоренелого холостяка, кормили такими замечательными пирогами, какие печет ваша Глафира? Да, вдобавок, бесплатно поили этой восхитительной мадерой. Патриотизм патриотизмом, но иногда, знаешь ли, хочется, для разнообразия, и пирогов с мадерой.

Говоря так, Васильчиков напустил на себя настолько смущенный и виноватый вид, что Георгий, не выдержав, рассмеялся.