Сослан-богатырь

Либединский Юрий Николаевич

Тут, увидев Афсати, догадались Урызмаг и все родичи его, что зять их сын Кандза, так как знали, что Кандз и Афсати издавна дружны.

Урызмаг и Кандз были кровники, и потому Саууай, когда сели за фынг, сказал:

– Пусть помирятся кровники за этим столом, чтобы с сегодняшнего дня жить нам дружно!

И примирение состоялось - разве могло быть иначе!

Заиграл тут Афсати на своей свирели, и в полный голос запел Тутыр. Множество дичи заполнило двор Урызмага - это Афсати и Тутыр сделали Урызмагу подарок в честь жениха и отца его.

Хорошо тогда попировали! Несколько дней подряд шел пир.

А затем увезли они невесту - Лашин, могучую дочь Шатаны - в дом Кандза.

Народ не мог нарадоваться на молодых, и Саууай с дочерью Шатаны, Лашин, любящими друг друга супругами до дней своей старости прожили век.

17. Кому досталась черная лисица

На охоту отправились нарты Урызмаг, Хамыц и Сослан, взяли с собой племянника своего, Ацамаза. В засаде на выступах скалы прятались Урызмаг, Хамыц и Сослан, и Ацамаз, как самый проворный, гнал на них зверей. С утра до вечера шла охота. Совсем уже свечерело, когда Ацамаз выгнал на них лисицу. Урызмаг, Хамыц и Сослан одновременно послали свои стрелы. Лисица метнулась и, свернувшись клубком, свалилась замертво. И тут заспорили охотники:

– Я убил ее!

– Нет, я!

Сослан сказал заносчиво:

– Теперь вы говорите, что убили ее, а вы даже стрел в нее не посылали!

Тогда Урызмаг и Хамыц возразили:

– Как бы не так! Наши стрелы помечены.

– Мою стрелу тоже не спутаешь с чужой; ее наконечник отлит по образцу наконечников стрел наших предков, - сказал Сослан.

– Я собственными руками сделал мою стрелу,- сказал Урызмаг, - и отпечаток моих пальцев есть на ней.

– А мне посчастливилось раз быть возле Курдалагона, когда он резал железо, - сказал Хамыц, - и я попросил его из обрезков железа сделать мне стрелу.

Поднялись они на скалу, на которой лежала лисица, содрали с нее шкуру и нашли свои стрелы: стрела Урызмага перебила шею, стрела Хамыца сломала бедро, а стрела Сослана раздробила спинные позвонки лисицы. И сказал тут Хамыц:

– Издавна славлюсь я среди нартов как лучший охотник. И из этой лисьей шкуры, конечно, мне полагается сделать шубу себе.

– Как бы не так!
– сказал Сослан.
– А Сослан, лучший среди нартов стрелок, значит ни с чем останется?

И сказал Урызмаг:

– Лисица должна быть моя, я старший!

Ссора все разгоралась, и уже стали сердиться друг на друга братья Ахсартагата. И тут подумал Ацамаз: "Вот беда! Родичи моей матери этак могут дойти до греха". Набрался он смелости и сказал им:

– Я младше вас, но все же осмелюсь дать вам совет. Сделайте так: пусть каждый расскажет какую-нибудь быль, с ним случившуюся, и чья быль будет чудеснее, тому достанется черная лисица.

Охотники согласились и спросили Ацамаза:

– А с младшего будем начинать или со старшего?

И посоветовал им Ацамаз:

– Пусть начнет средний, потом младший, а после старший.

И вот что тогда рассказал Хамыц:

– Много разных

диковин, много чудес видел я на своем веку, но не стану я всего рассказывать. Расскажу я о том, что случилось со мной в Ахал-Калахе - в большом городе по ту сторону гор. Покупал я там сушеную рыбу, и сопровождал меня мой воспитанник, безусый юноша. Мы уже возвращались домой и остановились на привале у родника. Я и сказал моему мальчику: "Хочу я немного поспать, а ты возьми с подводы одну сушеную рыбу, намочи ее в воде, и когда она размокнет, ты разбуди меня. Мы закусим и отправимся дальше". Я. тут же уснул, но спал недолго, мальчик мой быстро разбудил меня. "Хамыц, - сказал он испуганно, - я взял рыбу, положил ее в воду. Она вильнула хвостом и уплыла!" - "Ты съел ее, ну и на здоровье, но где же это видано, чтобы сушеная рыба могла уплыть?" - сказал я ему. Но мальчишка клянется небом и клянется землей, что будто сушеная рыба воистину уплыла.

Рассердило меня его упорство. "Как смеешь ты, молокосос, издеваться надо мной!" крикнул я, рубанул его мечом и рассек надвое. Мальчик тут же умер. Сижу я над ним, плачу, себя проклинаю: "Младшего своего убил я из-за своего брюха! С каким лицом вернусь я к нартам? Как взгляну я в глаза своему селению?"

Долго так причитал я, а потом вдруг подумал: "А что, если испытать, правду ли говорил мой бедный мальчик?" Опустил я тело его в воду родника, и вдруг он ожил и здоровым выскочил из воды. Рана его исчезла и даже следа не оставила.

И воскликнул я: "Отныне никогда не буду я просить у бога чего-либо! То, что случилось, это на всю жизнь мне благодеяние".

Вернулись мы домой, и всю дорогу пели мы веселые песни, шутили и смеялись.

– Нет, чудеснее этого ничего со мной не случалось в жизни!
– сказал Хамыц.

– Ну, Сослан, теперь твой черед, - обратился Ацамаз к Сослану.

– Что и говорить, - начал Сослан, - чудесно то, что случилось с тобою, Хамыц! Но вот Ацамаз не дает мне солгать: я тоже вернул к жизни и красавицу Ведоху и его самого чудесной бусиной, тайну которой подсмотрел я у змеи. И все же это чудо - не самое дивное из чудес, случившихся со мною. Вот послушайте, что однажды случилось со мной, когда я охотился на равнине Зилахар.

Забрел я в камыши. Вдруг гляжу: точно солнце засияло среди камышей, и увидел я на поляне оленя - восемнадцать рогов сосчитал я на его голове! На полет стрелы приблизился я к оленю, прицелился и только хотел пустить стрелу, как вдруг рассыпались все мои стрелы и исчезли куда-то, ни одной не осталось в колчане. Выхватил я свой меч, но выскочил меч мой из рук, и неведомо куда исчез он. А олень мгновенно умчался. Погнался я за ним, но он словно сквозь землю провалился, даже следа не осталось. Что за олень! Шерсть на нем золотая была!

Никак не мог заснуть я в эту ночь всю ночь проворочался с боку на бок. В тот ранний час, когда отделяется день от ночи, накинул я на плечи бурку, взял лук и колчан, привесил свой меч и снова пошел в камыши, в которых встретил оленя. И только солнце взошло и первые его лучи проникли сквозь камыши, в их свете снова увидел я оленя! Спокойно лежал олень на полянке, жевал свою жвачку, и солнечные лучи, отскакивая от золотой его шерсти, казались тоньше самых тонких иголочек и кололи мне глаза - до того они были ярки!