Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли

Шамир Исраэль

Циник объяснит это влиянием налога, и будет неправ. Ислам был компромиссом между верой Израиля и верой Христа. Он отказался от иконопочитания и от Троицы, повернулся к Ближнему Востоку, резко уменьшил влияние греков. Ислам можно считать особой ближневосточной формой христианства, и так его понимал современник Омара блаженный Иоанн Дамаскин. Для него ислам был видом несторианской «ереси», «левого уклона» в христианстве того времени, но несомненно ветвью развесистого древа христианства. Ведь христианство никогда не было одной «генеральной линией», и наряду с православием, в нем были (и есть) другие тенденции. Так, ислам ближе к

православию, нежели, скажем, кальвинизм, христианская вера американских почитателей Золотого Тельца. Мусульмане, как и православные, верят в Непорочное Зачатие, отвергаемое многими протестантами. Протестанты разделяют многие установки ислама: унитарианцы отвергают Троицу, не приемлют икон и изображений, как и мусульмане.

Различные религиозные школы и «ереси» подобны партиям в современной многопартийной системе. Однопартийная система имеет свои недостатки, как мы знаем по своему опыту, а в Византийской империи до ислама власть твердо стояла на стороне православия, «генеральной линии». «Генеральная линия», понятно, виляла и изменялась с годами, но власти не переставали бороться с еретиками – светскими методами. В Палестине, Сирии и Египте кипела теологическая мысль; у Маркиона и Валентина, Афанасия и Василия, Нестора и Григория возникали новые идеи о Царстве Духа, но их проповедь зачастую кончалась усекновением языка, батогами и ссылкой. Толерантный ислам не вмешивался в теологические споры христиан, и поэтому христиане региона не сожалели, что ими правит халиф из Дамаска, а не император из Константинополя.

Так наступили для Палестины золотые дни ислама, когда Халифатом правила из Дамаска династия Омейядов, покровители искусства. Поскольку в Мекке сидел их противник ибн аль-Зубейр, Омейяды заменили хадж – паломничество в Мекку – паломничеством в Иерусалим. Ведь и первая кибла, направление молитвы, была направлена к Иерусалиму, а не к Мекке самим Мухаммадом.

Мекка и Иерусалим схожи и потому, что местные святыни этих городов стали со временем универсальными. В Мекке до Мухаммада хиджазцы поклонялись двум святыням – источнику Замзам (его открыл архангел Гавриил, чтобы спасти Агарь и Исмаила) и черному камню Каабы, эль Хаджар эль Асуад. Этот мекканский культ существовал по крайней мере за пятьсот лет до побега пророка в Медину.

У сходства Иерусалима и Мекки есть и более глубокое основание. Иерусалим не относится к Леванту и Средиземноморью, но к той стране, что тянется от Мекки с Мединой до Аммана и Наблуса. К востоку от Иерусалима лежит пустыня, и она накладывает свое клеймо на жизнь города. Иерусалим – сестра Мекки, не Яффы. Каждый раз я удивляюсь, что можно ездить из Иерусалима в Тель Авив к Средиземному морю без паспорта. Дело не в политике – в ветрах, в горах, в море. Поэтому Иерусалим соперничал с Меккой, не с Яффой.

Самаряне и иудеи – две основные не-христианские группы в Палестине – приняли ислам еще быстрее, чем христиане. Ислам как компромисс между иудаизмом и христианством удовлетворил практически все теологические требования иудеев, от строгого единобожия до почитания Авраама и Давида. Ислам сохранил даже обрезание, которое отверг еще св. апостол Павел. Он отклонил шелуху талмудических заповедей и отверг дихотомию «иудеи – гои», но это было неизбежно. Иудеями остались ростовщики (ислам запрещал давать деньги под процент) и крупные купцы; самарянами остались

священники. Прочие иудеи Палестины решили, что «ислам – это иудаизм сегодня».

Для них, преемник иудаизма в Палестине – ислам – воссоздал храм в дни Омайядов, когда именно сюда, на Харам эш-Шариф (Благородное Святилище), как называется сегодня двор храма, устремились паломники со всех сторон омайядского халифата, и в том числе жители страны, потомки израильтян, оставшиеся здесь. Ислам, как и поздний иудаизм, не знал жертвоприношений, но молитвы. В том, что иудей Кааб указал Омару ибн Хаттабу, где построить святилище, можно увидеть символизм преемственности: халифат был преемником царства Соломона, и комплекс Харам аш-Шариф был преемником храма Соломона.

Это мнение прочно вошло в сознание иудеев, и еврейский испанский историк Авраам Закуто, современник Колумба, называет Золотой Купол Скалы – Храмом Соломона. Того же мнения придерживались и крестоносцы, назвавшие Купол – Templum Solomonis. В 19 веке Золотой Купол был изображен в синагогах Цфата, как Храм Соломона. И хотя наш современник привык к исторической линейной перспективе, складная гармоника истории древних лучше объясняет мир. Для них образ Соломона Премудрого сливался с образом Сулеймана Великолепного, отстроившего Иерусалим в начале 16-го века, как в книжках Фоменко.

Харам аш-Шариф – место дивной красоты и святости, старший брат всех высот Святой земли. Нет в Иерусалиме, да и во всей Святой земле, ничего прекраснее. Такие архитектурные ансамбли во всем мире можно сосчитать на пальцах одной руки. В России с ним может сравниться разве что Кремль. В его стенах разбиты сады, ухоженые и взлелеяные. Здесь хорошо сидеть в тени деревьев в знойный день. Только курить, есть и пить там нельзя, что пресекает в корне идею пикника на святом месте. В стране микроклиматов подъем на Харам от Стены Плача потрясает – из удушающего пекла человек попадает в рай, где дуновения ветерка и кроны деревьев создают прохладу, где течет вода фонтанов и где сверкает синевой и золотом Купол Скалы.

Но этой красоте угрожает опасность. В крайних еврейских кругах все чаще раздается призыв – взорвать Золотой Купол и заменить его так называемым Третьим Храмом, где будут «возобновлены» гекатомбы телят и ягнят. Кто поддерживает эту странную идею?

Казалось, иудеи редко задумывались о храме, ставшем анахронизмом еще до его разрушения. Возник новый иудаизм – иудаизм без храма, иудаизм исполнения заповедей, мицвот вместо жертв и приношений. Иудаизм заповедей стал складываться еще в дни Второго храма, и разрушение храма лишь помогло этому движению окончательно отделаться от храмового ритуала и жертвоприношений. Новый иудаизм был экстерриториальным, бесхрамовым, территорию и храм заменили многочисленные заповеди и запреты.

Религиозные ортодоксальные иудеи в черных шляпах и с пейсами, – такие же, как у моего прадеда – населяющие Меа Шеарим и подобные им районы от Бруклина до Парижа, не принимают идеи Третьего храма. “У нас молитвы и учение вместо жертвоприношений” – говорят они. Раввинат запрещает иудеям подыматься на Храмовую гору, и большинство «богобоязненных» (самоназвание) евреев соблюдает этот запрет. Официальная причина – за отсутствием пепла рыжей телицы народ ритуально нечист, и осквернил бы Храмовый двор. Причина более подлинная – Храмовый двор табуирован, чтоб не было искушений.