Состоятельная женщина. Книга 2
Шрифт:
– Конечно, Эдвин. Ладно, кажется, мы все обсудили, – закончил беседу Адам, неотрывно глядя в огонь.
Помолчав немного, Эдвин обратился к нему.
– Отец, у меня есть одна вещь, которую я хочу отдать тебе.
Он опустил руку в карман смокинга, достал что-то, завернутое в шелковый носовой платок и протянул Адаму. Видя, что отец не развернул платок, Эдвин продолжил:
– Я нашел ее много лет назад и хранил все эти годы. Я знаю, что это твой рисунок, а само изображение, как мне кажется, удивительно напоминает тетю Оливию.
Адам разглядывал плоский круглый камень, лежавший на платке, не в силах оторвать глаз от изображенного на нем прелестного лица. Краски удивительно хорошо сохранились. Он слегка потер камень одним
– Ты заново отлакировал его, Эдвин?
– Конечно, чтобы сохранить краски, папа.
Адам продолжал разглядывать камень, и казалось бы давно умершие воспоминания вновь нахлынули на него. Он расписал этот камень, когда ему было лет семнадцать-восемнадцать. Десятилетия минули с тех пор, но он ясно видел ее, стоящую под скалой на Вершине Мира: легкий бриз шевелит ее черные волосы, ярко-синие, как цветки вероники, глаза сияют. И он услышал ее голос, отчетливо донесшийся до него через годы: „Адам, я жду ребенка”.
Эдвин следил глазами за отцом, испуганный выражением его лица.
– Это – тетя Оливия, ведь правда? – настойчиво спросил он, врываясь в отцовские воспоминания. Адам не ответил. Он улыбался, погруженный в то, что он помнил всю жизнь. Почти благоговейно завернув камень снова в платок, он вернул его Эдвину.
– Храни его сам, мой мальчик. Ты его нашел, и я хочу, чтобы он остался у тебя. Когда-нибудь я расскажу тебе историю, которую скрывает этот камень, но не теперь. Время еще не пришло.
Он странно взглянул на Эдвина.
– Полагаю, что ты набрел на него в старой пещере под Рэмсденской скалой.
Эдвин внимательно смотрел на отца.
– Да, там.
Он проглотил подступивший к горлу комок.
– Есть еще одно, о чем я уже много лет хочу рассказать тебе, отец. К сожалению, храбрость всегда изменяла мне, но это давно мучает мою совесть. Сейчас я хочу облегчить ее перед тем, как идти на войну.
Адам сел в кресло и отхлебнул бренди.
– Так облегчи ее, Эдвин. Тебе станет проще, если ты поделишься со мной, – мягко сказал он. – Я постараюсь понять тебя возможно лучше.
– Ну, так вот, видишь ли, дело в том, что… – нервно начал Эдвин. – О, черт! Мне нужно еще выпить, – вскричал он, вскакивая с места, и стремительно пересек комнату.
„Он похож на меня не только внешне…” – подумал про себя Адам. Он зажег сигарету, откинулся в кресле и приготовился слушать. „Эдвин собирается сказать об Эмме Харт и ребенке”, – решил Адам, и его сердце раскрылось навстречу сыну.
Глава 40
Лорд Китченер был назначен военным министром, и одно это сразу на сто тысяч увеличило приток добровольцев в армию. Уинстон Черчилль держал флот в полной боевой готовности, и вот с 6 по 20 августа 1914 года первые четыре дивизии Британских экспедиционных сил переправились через Канал, а еще две, пятая и шестая, последовали за ними в сентябре. При переправе не были потеряны ни один корабль и ни один человек, что стало настоящим триумфом для Черчилля, этого воинственного руководителя Британского королевского флота. Британия мобилизовывала свои силы для войны с угрожающей скоростью, но никто из ее подданных еще не подозревал, какие тяжелые времена ждут их впереди.
Заговорившие в августе пушки гремели, не переставая, до конца 1914-го и весь 1915-й, сея горе, смерть и разрушения. Сотни тысяч молодых мужчин, составлявших надежду нации, пали на полях сражений в Бельгии и во Франции. Ставки в этой кровавой борьбе были ужасающе высокими для Британии и ее союзников. Всем было ясно, что война шла не за обладание какой-либо крепостью или даже целой страной, но за неотъемлемое право каждого народа жить и развиваться так, как он сам того хочет.
Эмма Харт, подобно всем умным людям, часто размышляла о будущих последствиях этой войны, о тех условиях, которые возникнут после ее окончания, и о будущем, которое ждет бизнес. Но она не была полностью поглощена размышлениями
И действительно этим занимались и другие. Большинство производителей одежды Западного Райдинга шили хаки для солдат, синюю форму для моряков и голубую – для летчиков Британии и ее союзников. Миллионы ярдов тканей для военной одежды сходили с ткацких станков Йоркшира.
В какой-то момент Эмма поняла, что она чересчур увлеклась работой, забыв про семью. Но чувство вины быстро улетучилось, вытесненное делами и сознанием того, что ей не остается ничего иного, как следовать избранным для себя курсом. Она металась между своим универмагом „Харт”, компанией „Грегсон”, ткацкой фабрикой „Лейтон” и швейной фабрикой, руководя всем этим со своими „фирменными” эффективностью, очарованием и напористостью. И все же ей постоянно не хватало одного часа в день, чтобы управиться со всем.
К большой ее радости, „Харт” торговал стабильно и сам себя окупал. Хотя товарооборот сильно сократился, но Эмма не ждала для себя серьезных убытков. Запас товаров на складах „Грегсона” не иссякал, благодаря экономному их расходованию. Кроме того, Эмме удалось найти еще несколько источников пополнения своих запасов. Под умелым руководством Бена Эндрюса дела „Лейтона” шли гладко, и фабрика с кажущейся легкостью и значительно быстрее многих конкурентов справлялась с громадными военными заказами. На время войны они с Дэвидом приостановили производство коллекций дамской одежды „Леди Гамильтон” и полностью переключились на шитье обмундирования. Так или иначе, все оставалось под контролем, ее бизнес оставался стабильным, в особенности ее ткацкая и швейные фабрики, которые работали сверхэффективно и давали исключительно высокие прибыли.
Но сегодня, в холодный декабрьский день 1915 года, голова Эммы не была занята только делами. Сидя рядом с водителем в одном из фургонов для доставки заказов из „Харт” на дом, Эмма предвкушала наступающее Рождество. Она решила устроить настоящий праздник, наперекор лишениям и царившим кругом угрюмым настроениям. Должен был приехать погостить на несколько недель Фрэнк, и Эмма с детским нетерпением ждала его приезда, взволнованная возможностью снова увидеться с братом. Он был ранен в ноябре, к счастью, несерьезно. Пуля зацепила ему правое плечо, и его отправили лечиться домой в Англию. Если бы еще Уинстон смог выбраться на побывку, то вся семья оказалась бы в сборе. Но Эмма понимала, что это вряд ли выполнимо. Флот постоянно находился в гуще боевых действий, а вести со всех фронтов приходили самые удручающие. И все таки, невзирая ни на что, у них будет рождественская елка, и праздничный обед с индейкой и плам-пудингом, другие традиционные угощения, подогретое с пряностями вино и, конечно, подарки для каждого. Важнее всего было то, что Фрэнк побудет в кругу родных и отдохнет, а уж она создаст для него домашний уют, по которому он так истосковался.
В считанные минуты фургон доставил ее к швейной фабрике на Йорк-роуд. Эмма велела водителю ждать ее и поспешила внутрь. Входя в кабинет Дэвида, она с удивлением обнаружила там уютно устроившегося Абрахама Каллински.
Ее старый друг поднялся и тепло обнял Эмму, поблескивая сквозь очки своими умными черными глазами. Он придирчиво оглядел ее и сказал:
– Ну, Эмма, ты выглядишь прекрасно. Как приятно снова увидеть тебя. Последний раз это было так давно.
Эмма улыбнулась.
– Как поживаете, Абрахам? Как себя чувствует миссис Каллински?