Сотник и басурманский царь
Шрифт:
А казак знай своё гнёт, он, может, последнюю ноченьку гуляет на свете. Так наливай, злодей, – за Русь-матушку, за волю-вольную, за честь казацкую! До краёв, полней, не жалей, всё одно помрём, чё ж скупердяйничать?!
Истомился граф, колени дрожат, кадык дёргается, изо рта слюнки бегут, на манишку капают…
– Не могу больше, – говорит, – сей же час крови чистой хоть глоточек да отведаю!
А казак после четырёх литров беленькой тоже языком-то натужно водит:
– Н-наливай, не жалко! Угостил т-ты меня на славу, ни в чём не перечил – потому и я
Сам, своею рукой, шашку вытянул да по левой ладони и полоснул! Полилась кровь тёплая, красная, густая, казачья прямо в рюмку хрустальную… Как увидал сие вампир Дракула, пулей к столу бросился, рюмочку подхватил, да и в рот! Так и замер, сердешный…
Глазоньки выпучил, ротик расхлебянил, из носу острого пар тонкой струйкой в потолок засеменил, а в животе бурчание на весь зал. Потом как прыгнет вверх да как волчком завертится! Сам себя за горло держит, слова вымолвить не может, а тока ровно изжога какая его изнутрях поедом ест, зубьями кусает, вздохнуть не даёт. Кой-как дополз до своего гроба чёрного, крышкой прикрылся и в судорогах биться начал, без объяснениев…
Помолчал казак, протрезвел, сидит как мышь, свою вину чувствует. Глядь, а за окошком, в щели узкие, уж и рассвет пробивается. Встал он тогда, руку салфеткой перевязал, к гробу подошёл, прощаться начал:
– Уж ты извиняй, светлость графская, ежели не потрафил чем. За хлеб-соль спасибо! А тока что ж тебя, горемычного, так-то перекорёжило?
– А не хрен стока пить, скотина! – из-под крышки донеслось истеричным голосом. – Я ить чистую кровь пью, а у тебя, заразы, опосля четырёх литров такой коктейль сообразовался – у меня аж всё нутро огнём сожгло! На три четверти – водка! Совесть есть, а?!
– И впрямь… нехорошо как-то получилось… – пробормотал казак, поклон поясной отвесил, да и пошёл себе – благо с рассветом и двери нараспах открылися.
А тока одну бутылку водки с собой втихаря приобмыслил. На всякий случай, вдруг ещё какой другой вампир по пути попасться решит. Ну а нет – так хорошей водочкой возвращение в края родимые отметить!
А граф Дракула, говорят, с тех пор тока кефиром и лечится и о казаках вспоминает исключительно матерно. Уж такой он малоприятный злодей, прости его господи…
Как казак девицу от слепоты излечил
В одном селе жила семья крестьянская. Ни богато ни бедно, ни румяно ни бледно, ни валко ни шатко: коровка да лошадка, курочка да овечка, изба да печка. И люди-то хорошие, а вот постигло их горе великое через дочь любимую. Уж такая была умница-разумница – и личиком сдобная, и фигурой удобная, и хоть всем мила, а себя соблюла…
Вишь, посватался к ней ктой-то из богатых, да, видать, по сердцу не пришёлся – отказала девка. Ну а парень разобиделся, дело ясное, так, может, и впрямь ляпнул чего сгоряча, а может, и дружки его недоброго пожелали… Да только утреннего солнышка на восходе девица уж не увидела – как есть ослепла!
Вот уж родителям слёз, соседям печали, а ей самой всю жизнь света белого не видеть, об пороги спотыкаться, ложку горячую мимо
А только в одну ноченьку снится ей сон, будто бы ангел небесный лба её крылушком белым касается, и враз прозревает она… Видит село родное, поля зелёные, небо синее, всю красоту природную в красках жизненных. И до того энтот сон ей в душу запал, что ни о чём более и слышать не желает – ждёт девка ангела-исцелителя! Ну, дело-то нехитрое ангела ждать, да где его взять?
В ту пору шёл дорогою стольною казак. Глаза синие, руки сильные, портупея скрипящая, шашка блестящая, на мордень не страшный, но зверь в рукопашной… Как проходил вдоль села да за заборчик глянул, а там… Сидит краса-девица, коса – хоть удавиться, лицом – Венера, и всё по размеру! Обалдел казачина от нарядности такой и полез знакомиться по симпатии:
– Здравствуй, краса-девица!
– Здравствуй, добрый человек.
– А не угостишь ли странничка ковшиком воды колодезной, истомился в пути, иссох весь.
Девица кивает, ковш наливает, на голос шагает, да и всё как есть проливает! Стоит он – ах! – в мокрых штанах, и дела ему всё к одному – хошь в ругани, хошь в слезах, а суши портки, казак! Тут-то и понял он, что девица бедою горькой обижена, слепотой ущерблена… Взяла его за сердце жалость.
– А и нет ли какого средства, чтоб тебе, краса ненаглядная, зрение возвернуть?
– Отчего же, есть одно…
– Так скажи, поведай какое! Уж я-то не поленюсь, на край света заберусь, а без лекарствия не вернусь, вот чем хошь клянусь!
– Клятвы мне не надобны, – девица отвечает скромненько. – А вот тока ежели ангела божьего приведёшь, да коснётся он крылом белым лба моего, я уж, поди, в энтот миг и прозрею!
Тут и сел казак… Мыслимое ли дело живого ангела с небес приволочь?! Однако ж слово казачье не мычанье телячье, коли дал, держи – не то срам на всю жизнь!
– Жди, – говорит, – меня через три дня. Раздобуду тебе ангела, не попустит Господь таковой красоте помирать в слепоте!
Ну, девка с радости в избу побежала, два раза стукалась, но живой до дверей добралась. А казак в путь-дорогу отправился, ангела искать. Далеко от села ушёл, да ничего не нашёл. Уж и людей спрашивал, и к попам ходил – не знает никто, где ангела божьего сыскать.
К исходу срока, в ноченьку последнюю, задремал он во чистом поле, и был ему явлен дивный сон… Будто бы спустился с небес ангел божий в одеждах сияющих, крылышком эдак у виска повертел, с намёком, да тем же крылышком казаку по лбу постучал. А звук-то долги-и-ий…
Как вскочит казак! Как пронзит его мысль умная! Как побежит он в то село дальнее, ночь не в ночь, а вёрсты прочь! Добежал к утру, успел, стало быть… А уж девица-то на заре у заборчика стоит, всё лицо горит, ждёт обещанного, как любая женщина… Так казак, не будь дурак, хватает за шею гуся соседского, клюв ему ладонью зажимает и к красе ненаглядной спешит.