Сотник. Уроки Великой Волхвы
Шрифт:
Холопки, ради внезапного развлечения побросавшие свою работу, сгрудились чуть в стороне и с любопытством наблюдали за происходящим, а Ульяна почему-то им в этом не препятствовала. Она, прикрыв ладонью рот, разглядывала те самые тряпки.
«Это кто же так одежду замусолил? Неужели давно не меняли? Куда наставники смотрят?» — мимоходом возмутилась Анна, продолжая прислушиваться к крикам на берегу.
– Мусор? В голове у тебя мусор! Заставь дуру молиться… Расстаралась! – Вея разорялась так, что ее голос наверняка и на другом конце посада слышали.
Неключа всхлипнула, попятилась, споткнулась обо что-то и с размаха шлепнулась на песок.
– Вея, да ты глянь, какая старательная! Она ж все
– Верка, не лезь! И без тебя тошно, – Вея махнула на несчастную Неключу рукой и повернулась к Ульяне. – А ты-то чего? Аль не видела? Ты же баба разумная…
– А что я? – всплеснула та руками. – Мне что теперь, за всеми, кто тут на берегу одежку стирает, глядеть? У меня вон работы полные корзины – некогда по сторонам-то… Да и не видела я, чего там она полощет… Подумаешь, дело какое, – она повернулась к Стерву и мальчишкам. – Высохнет, да все назад воткнете и привяжете. Зато чистое будет…
Лица Стерва Анна видеть не могла, но ей хватило того, как Ульяна вздрогнула и подалась назад от его взгляда. Впрочем, жена бывшего обозника и перед Буреем, бывало, не робела.
– Стерв, да ты чего? Бешеный, право слово. Уймись! – замахала она на него руками. – Я ж не со зла…
Звукам, которые издал Стерв, наверняка и ратнинский обозный старшина позавидовал бы, но это оказались всего лишь цветочки. От «ягодок» же, которыми вдруг начал сыпать разъяренный наставник, надо думать, и рыба в реке побагровела. Ну, или, как Верка и отроки у ворот, восхищенно заслушалась. Обычно немногословный охотник подробно и с чувством сообщил всем присутствующим на берегу женщинам, что он думает о них самих, об их матерях, бабках и прабабках до пятого колена, а также обо всех бабах, начиная от самого сотворения мира, включая Богородицу и всех святых, которых он успел запомнить из проповедей отца Михаила. Анна поймала себя на том, что не без интереса прислушивается к забористым словесным кружевам, известным, оказывается, Стерву. Вот уж про кого не подумала бы!
«Нет, ну надо же! Даже от Корнея я такого никогда не слыхала – а уж на что ругатель! Ладно, Анюта, неча краснеть, лучше на ус мотай: в боярском деле и брань порой необходима. Вот как его сейчас заткнешь? Не оплеухой же – он, пожалуй, в ответ такого леща отвесит, не разбираясь, кто перед ним. Мне там смолчать – значит попустить. И хорошо, что я вроде как и не вижу, и не слышу – и останавливать его не мне придется. Хотя какой там останавливать – самой бы не зареготать вместе с Веркой».
Причину столь бурного возмущения Анна быстро поняла, и оттого сдерживать веселье стало еще труднее: в куче тряпья на песке она опознала предмет гордости всего десятка разведчиков и Стерва лично – удивительную одежку, которая делала их почти неразличимыми в лесу или густом кустарнике. Да какой там неразличимыми – обряженного в это одеяние разведчика можно было принять за бугорок на поляне и в полушаге пройти мимо, а то и наступить на него.
Эти наряды десяток смастерил себе сам после возвращения из-за болота. Бабам такое ответственное дело они не доверили и сидели не один день, превратив обычную одежду, разве что непонятного грязно-зеленого цвета с желтоватыми и серыми разводами, во что-то доселе немыслимое. Еще раньше лазутчики из-за болота почти в таком же облачении появлялись возле Ратного, но их тогда перебили и в село притащили. Стерв сразу же положил глаз на невиданные одеяния: для его подопечных в лесу лучше не придумаешь.
Как ни бранился на него воевода, но наставник разведчиков отспорил у Корнея для них право носить «этакое непотребство». Сотник покривился из-за вопиющего нарушения обычаев («С чего ему тогда вожжа под хвост попала? Сам столько обычаев уже порушил…»), но выгоду воинскую
Но у тех чужаков наряды были просто пятнистые. Стерв же, лесом вскормленный и им живущий, подошел к делу творчески, а может, и за болотом что-то еще подсмотрел, но одежку эту он переделал на свой лад. Получилось невесть что: на голову приспособил непонятную помесь – то ли куколь монашеский (но того же непотребного цвета, что и все остальное), то ли воинский шлем, который закрывал лицо так, что только одни глаза и виднелись. Кроме того, выпросил у Верки ветхие лоскутки, не годившиеся даже на заплатки, покрасил их травяным соком и отваром коры и нашил на одежду везде, где можно и где нельзя. Страшилище страшилищем, даже Вея поначалу струхнула, когда увидела мужа с сыном обряженными в эдакое-то. Стерв после первой примерки остался чем-то недоволен и заставил мальчишек собрать лесного сора, всяких веточек-щепочек, и тоже приспособил к делу.
Со стороны казалось, что весь этот хлам пристроен поверх рубах и портов как на душу придется, но разведчики над этим рукодельем сидели не менее старательно и с тем же азартом, как и девки над кружевом: вязали-перевязывали, чего-то добавляли и переделывали. Наставник от них не отставал, добиваясь одному ему понятного совершенства. Отроки доделали свои лесные наряды всего несколько дней назад и берегли их пуще глаз, просто так по крепости в них не ходили – только на занятия в лес.
Эта учеба за один день успела стать притчей во языцех у населения крепости, когда к Анне, чуть не плача, пришли жаловаться бабы-холопки. Дескать, боятся теперь в лес ходить, вон, намедни по грибы отправились и едва богу душу не отдали, хоть и в знакомом месте были, совсем рядом с посадом. Отошла одна молодуха в кустики по нужде – специально погуще выбрала – и только присела, а тот «куст» ее бранью обложил и под зад пнул. Анна их, конечно, успокоила, объяснила, что учеба у отроков такая, но едва дождалась их ухода, чтоб нахохотаться вволю.
Вот эти-то замечательные одежки-невидимки Неключа, проявляя радение, оказывается, не только постирала – чтоб чистое отроки надевали! – но и все веточки-щепочки-лохматушки поотвязывала. Хорошо хоть пришитые отпороть не успела.
Отсмеявшись, Анна на это происшествие решила пока махнуть рукой – без нее разберутся. Вея – баба разумная, сама со своей семьей справится и уж как-нибудь успокоит мужа. Боярыню больше другое обеспокоило: она давно заметила, что день, начатый с такого переполоха, простым и обыденным удается редко – скорее всего, потом что-нибудь еще случится, этакое.
Нинею большинство обитателей крепости заметило в тот момент, когда Великая Волхва стояла на нижней ступеньке лестницы, ведущей в терем, и, не обращая внимания на обычный дневной шум и суматоху, осматривалась со снисходительным любопытством. Вот только входящей в крепость ее не видел никто: как потом ни допытывались наставники, ни дежурный десяток, ни работники, возводившие стену рядом с воротами, ничего вразумительного сказать не смогли.
– Никто не проходил, господин старший наставник! – дежурный урядник ел глазами Алексея, почему-то совсем не пугаясь его рыка.
Пожалуй, окажись сейчас в крепости кто посторонний, он и не понял бы, что же такого грозного или необычного было в этой добродушно улыбавшейся пожилой женщине и почему ее появление вызвало такой переполох и всеобщее внимание. Но посторонних не сыскалось, а все прочие отлично знали, кто перед ними, потому и замерли, как завороженные, кто где стоял, внезапно обнаружив присутствие рядом с собой той, чье имя устрашало не одно поколение обитателей лесной округи на несколько дней пути. Впрямую пялиться, правда, опасались (вдруг осерчает за что-то и превратит в змею или жабу!), но отвести от нее взгляд получалось ненадолго, а потом глаза сами собой возвращались обратно.