Сотрудник агентства "Континенталь"
Шрифт:
Темноволосый смуглый крепыш в простой одежде и тяжелых башмаках перевел взгляд красных глаз с солдат на Эйнарссона и медленно сделал два шага к полковнику. Это был явно местный политик. Эйнарссон направился навстречу мужчине. Все, кто были между ними, отошли в сторону. Эйнарссон закричал, и крестьянин закричал. Эйнарссон достиг наивысшей ноты, но крестьянин не остался в долгу. Тогда полковник Эйнарссон плюнул крепышу в лицо. Тот отшатнулся и полез огромной рукой под коричневое пальто. Я обошел Эйнарссона и уперся стволом своего
Эйнарссон засмеялся и позвал в комнату двух солдат. Они взяли крестьянина за руки и увели прочь. Кто-то закрыл дверь. Все сели. Эйнарссон заговорил снова. Никто его не прерывал. Банкир с седыми висками тоже выступил с речью. Брат министра поднялся и произнес полдесятка учтивых слов, близоруко вглядываясь в Эйнарссона и держа в руках половинки сломанного пенсне. Эйнарссон что-то сказал, а затем поднялся и заговорил Грантхем. Все слушали его очень почтительно.
Потом слово снова взял Эйнарссон. Все взволнованно заговорили. Говорили все вместе. Так продолжалось довольно долго. Грантхем объяснил мне, что восстание начнется в четверг рано утром, – а было уже утро среды, – и вот они в последний раз обсуждают подробности. Я засомневался, услышит ли кто-нибудь о подробностях в этом реве. Так продолжалось до половины четвертого. Последние два часа я проспал в кресле в уголке.
После собрания мы с Грантхемом возвратились в отель. Он сказал мне, что завтра в четыре утра мы собираемся на площади. В шесть уже рассветает, и к тому времени административные здания, президент и большинство членов правительства и депутатов, которые еще состоят в оппозиции, будут в наших руках. Заседание парламента пройдет под надзором Эйнарссона, и все обойдется без осложнений, вполне буднично.
Я должен был сопровождать Грантхема в качестве телохранителя, а это, по-моему, означало, что нас будут стараться держать как можно дальше от событий. Меня это устраивало.
Я проводил Грантхема на шестой этаж, возвратился в свой номер, умылся холодной водой и снова вышел из отеля. Поймать в этот час такси нечего было и думать, поэтому я отправился к Ромен Франкл пешком. По пути со мной произошло небольшое приключение.
Ветер дул прямо в лицо, и я, чтобы прикурить сигарету, остановился и развернулся к нему спиной. И вдруг заметил, как к стене дома скользнула тень. Значит, за мной следили, и следили не очень умело. Я прикурил сигарету и отправился дальше. Дойдя до довольно темного участка улицы, я быстро свернул в подъезд.
Из-за угла выскользнул запыхавшийся человек. С первого раза я не попал – удар пришелся ему в щеку. Зато второй удар пришелся куда надо – по затылку. Я оставил шпиона отдыхать в подъезде, а сам отправился к дому Ромен Франкл.
Мне открыла служанка Мария в широком шерстяном купальном халате. Она провела меня в комнату белых и серых тонов, где секретарша министра, все еще в розовом платье, сидела на кушетке, обложившись подушками.
– Ну? – спросила она, когда я чуть подтолкнул ее, чтобы освободить на кушетке место для себя.
– Мы поднимаем восстание в четверг, в четыре утра.
– Я знала, что вы это сделаете, – сказала она, беря меня за руку.
– Все вышло само собой, хотя были такие минуты, когда я мог положить конец этому делу – просто стукнуть полковника по затылку и позволить остальным рвать его на части. Да, кстати, кто-то нанял шпиона, и он следил за мной, когда я шел сюда.
– Как он выглядел?
– Приземистый, плотный, лет сорока, – в общем, похож на меня.
– Но у него же ничего не вышло?
– Я положил его плашмя и оставил отдыхать. Она засмеялась и потянула меня за ухо.
– То был Гопчек – лучший наш детектив. Он разозлится!
– Ну так не приставляй их больше ко мне. А тому детективу передай: мне жаль, что пришлось ударить его дважды. Но он сам виноват – не надо было дергать головой.
Она засмеялась, потом насупилась, и наконец ее лицо приняло выражение, в котором веселости и взволнованности было поровну.
– Расскажи мне о собрании, – велела она.
Я рассказал, что знал. А когда замолчал, она притянула меня за голову, поцеловала и прошептала:
– Ты веришь мне, правда же, милый?
– Конечно. Точно так же, как и ты мне.
– Нас ждет большее, – промолвила она, отодвигаясь от меня.
Вошла Мария с едой на подносе. Мы подвинули к кушетке столик и начали есть.
– Я не очень тебя понимаю, – произнесла Ромен, откусывая кусочек спаржи. – Если ты не доверяешь мне, тогда зачем обо всем этом рассказывал? Насколько мне известно, ты не очень врал. Почему ты сказал правду, если не веришь мне?
– Все это моя впечатлительная натура, – объяснил я. – Я так поддался очарованию твоей красоты, что не могу отказать тебе ни в чем.
– Довольно! – воскликнула она, сразу став серьезной. – Эту красоту и очарование в большинстве стран мира я превращала в капитал. Никогда больше не говори мне об этом. Это причиняет боль, ибо... ибо... – Девушка отодвинула свою тарелку, потянулась было за сигаретой, но задержала руку и бросила на меня тяжелый взгляд. – Ибо я люблю тебя, – наконец выговорила она.
Я взял ее застывшую в воздухе руку, поцеловал в ладонь и спросил:
– Ты любишь меня больше всех на свете? Она высвободила руку.
– Ты что, бухгалтер? – поинтересовалась она. – Может, ты умеешь все посчитать, взвесить и измерить?
Я усмехнулся и попытался возвратиться к завтраку. Я был такой голодный. Но я съел всего несколько кусочков, и аппетит у меня пропал. Я попытался сделать вид, словно все еще хочу есть, но из этого ничего не вышло. Кусок не лез мне в горло. Оставив напрасные попытки, я закурил сигарету.