Сотрудник ЧК (с илл.)
Шрифт:
На нее, как на чудо, не мигая, уставился молоденький белобрысый красноармеец. Он, видно, только что привез и сдал почту, а теперь что-то без нужды уминал в глубоком холщовом мешке и смотрел на девушку заворожено, с изумлением, которого и не пытался скрыть.
Были здесь еще двое: чубатый конник, нахальный и веселый, в казачьем чекмене и серых штатских штанах, к которым были пришиты алые шелковые ленты вместо лампасов, и его приятель, тоже кавалерист, огромный голенастый парень, туповатый и самодовольный, с красным бантом
Чубатый похлопывал плетью по ножнам уланского палаша и что-то негромко говорил, наклоняясь к стойке: любезничал. Федосова слушала его снисходительно, с терпеливой скукой.
— Как мы есть разведчики, — говорил чубатый, — то, конечно, глаз у нас наметанный. Едем мы мимо на боевых конях, а я в окошко глянул и говорю напарнику: «Афоня, говорю, — это его такое имя — Афанасий, — сигай наземь, дело будет, поверь моему боевому опыту». Сказал я так, Афоня?
— Точно! — Афоня громогласно хохотнул и поправил бант на портупее.
— И еще говорю: кажись, боевой товарищ, наступает полное сопряжение судьбы для красной разведки и…
Он оборвал на полуслове и оглянулся, недовольный, что ему помешали.
Алексей шагнул к стойке и сказал первое, что пришло в голову:
— У вас не найдется листка бумаги, письмецо написать?
— Ах, вам листка бумаги! — вместо Федосовой отозвался чубатый и многозначительно подмигнул приятелю.
Нагловатые глазки его ощупывали Алексея. Он явно заподозрил, что этого высокого подтянутого парня привела сюда совсем не нужда в бумаге, а те же причины, что и его самого.
— Промежду прочим, тут не магазин, бумагой не торгуют. Ошиблись адресатом! — он шутовски выпятил челюсть.
Афоня радостно заржал и снова поправил свой шикарный бант.
— А тебе что? — Алексей, прищурясь, взглянул на него. — Больше других требуется?
— Не, я так, промежду прочим.
— Ах, «промежду прочим»! Ну и держи язык за зубами, не суй, куда не надо!
— Ого-го! — протянул конник, не ожидавший, по-видимому, такого решительного отпора. — Ты, гляжу, смелый!
— А кого бояться, тебя что ли?
— Может, и меня. Неровен час, мозоль отдавлю.
— Оступишься.
— Не оступлюсь! — Чубатый начинал злиться. — Не таких давили!
Привалясь спиной к стойке, он задрал на нее локти, загораживая окошко.
Стычка с ним на глазах у Федосовой была совсем некстати, но отступать было поздно. Девушка смотрела на них насмешливо и выжидательно.
— Ну-ка, пусти!
— А шо будет? — вкрадчиво спросил чубатый.
— Там увидишь.
— А может, мне смотреть неохота? Может, мне желательно, чтобы ты прыснул отседова и дверцу подпер, бо задувает?
— Еще раз говорю: посторонись!
— А то?
— А то пообдеру с порток ленты и девкам отдам в косы заплетать…
Чубатый побагровел.
— Чего-о? — он спустил локти со стойки и зашевелил пальцами
Слева на Алексея горой надвинулся Афоня. Положение становилось угрожающим.
— Перестаньте, пожалуйста! — За стойкой поднялась Федосова. — Если вам надо, идите на улицу, здесь не место…
— Что привязались к человеку? — К Алексею подошел и стал рядом белобрысый красноармеец. — Какого рожна задираете? Пришел человек мирно, письмо написать…
— О, еще один! — удивленно проговорил чубатый. — А ты откуда взялся? Тебе кто межу перепахал?
— Ты, паря, не приставай, — сказал красноармеец. — Не то, смотри, худо выйдет!
— Ого-го!
— Будет тебе и «ого-го».
— Перестаньте же! Вот вам бумага! — Федосова через плечо кавалериста протянула Алексею белый листок бумаги. — Перестаньте…
Алексей взял бумагу и тронул красноармейца за рукав:
— Брось связываться, ну их!
— Идите, идите! — посоветовал чубатый. — А то повыдергаем ходилки, ползти придется! — Он повернулся к Федосовой: — Извиняемся за беспокойство. Неохота вашу самочувствию портить, а то бы мы ему язык-то поукоротили…
Он еще что-то такое говорил, желая покрепче задеть Алексея.
Афоня гудел ему в лад.
Но Алексей уже взял себя в руки, помалкивал.
— Ну, пока до свиданьица, — сказал наконец чубатый, — как-нибудь заедем еще.
— Заходите, заходите, — приветливо пригласила Федосова.
— Заедем! — пообещал чубатый. — Теперича нас не отвадишь. Разведчики — народ верный. Разрешите ручку пожать…
Они попрощались и пошли к выходу. Проходя мимо Алексея, Афоня задел стол, за которым сидел Алексей, а чубатый просипел себе под нос:
— Я тя що встречу, языкатого!
— Давай, давай, разведчик…
Когда за ними захлопнулась дверь, Федосова звонко засмеялась:
— Как вы его поддели лампасами! Убийственно!
Алексей усмехнулся и махнул рукой.
— Пустобрех! — оживленно заметил красноармеец. — Обозники они. Фронтовые ребята так не выламываются.
— Но вы все-таки поступили опрометчиво! — сказала Федосова. — Они могли с вами расправиться, чтобы проявить лихость.
— В такие минуты не думаешь, — возразил Алексей. — Не всегда, знаете, можно сдержаться.
Он наклонился над бумагой, успев заметить, как внимательно посмотрела на него Федосова.
В это время из-за открытой двери в глубине помещения кто-то позвал: «Дося!» Девушка собрала с конторки разложенные на ней письма и вышла, легко и часто постукивая каблучками. Белобрысый красноармеец посмотрел ей вслед и, обернув к Алексею восхищенное лицо, вытянул губы, как бы говоря: «Ух ты, мать честная?» Он еще повозился со своим мешком, попросил у Алексея табачку, закурил, потом долго читал плакаты на стене. Ему не хотелось уходить. Наконец, разочарованно вздохнув, сунул мешок под мышку и тоже ушел.