Сотрудник гестапо
Шрифт:
– А наши Харьков освободили!
– сказала она с порога.
– А мы уже знаем!
– ответила в тон ей Валентина.- Садись чай с нами пить. Ты хлеб принесла?
– Да, немножко.
– Давай его сюда. Леонид сардины принес. Сейчас попробуем.
Валентина подбежала к комоду, извлекла из ящика баночку и, вернувшись к столу, протянула сардины Дубровскому:
– На! Открой чем-нибудь.
Леонид не торопясь достал из кармана брюк большой перочинный нож и аккуратно вскрыл банку. Елена уже нарезала хлеб.
– Нате,
– Представляю, как там наши сейчас радуются. В Москве, наверно, салют был,- сказала Валентина.
Елена глубоко вздохнула.
– Интересно, где Иван об этом узнал? На той стороне или еще на этой?
– Думаю, что на той,- успокоил ее Дубровский.- Уже больше двух недель прошло. И знаешь, вовремя он ушел. Ведь немцы почти всех военнопленных, которые на свободе работали, в добровольческие батальоны сгребли. Неминуемо и он бы туда угодил.
– Это я понимаю. И все же боязно за него.
– Живы будем - не помрем,- пошутил Дубровский. Посерьезнев, добавил: - А Иван с головой. Неужто не перемахнул через фронт? Там он теперь. О нас беспокоится.
– Хорошо бы…- с надеждой вымолвила Елена. Вскоре Дубровский распрощался с подругами и ушел.
…Кроме Потемкина он с удивлением увидел за столом в своей комнате и Георга Вебера.
– А вот и Леонид пришел. Садись выпей с нами,- предложил тот.
– Долго же тебя не отпускала твоя дама,- с издевкой сказал Потемкин.
– Не так уж и долго. Сейчас только половина одиннадцатого.- Дубровский придвинул к столу маленькую скамейку и присел на нее. Перед ним оказалась плоская тарелка, заваленная окурками. На столе возвышались две начатые бутылки шнапса. На клочке газеты лежали толстые ломтики сала, огурцы и куски серого хлеба.
– Откуда такое богатство?
– удивился Дубровский.
– Если не хочешь услышать ложь, никогда не спрашивай. Жди, пока скажут,- ответил Георг Вебер.- Лучше выпей. На вот стакан. Из него Макс Борог пил.
– А где он?
– Сейчас не знаю. Полчаса назад заходил. Тебя спрашивал. Посидел с нами немного и ушел.
Георг Вебер налил в стаканы прозрачную жидкость, поставил бутылку.
– По какому поводу будем пить?
– спросил он.
– А бог его знает! Давайте за жизнь,- сказал Потемкин, поднимая свой стакан.
– Нет, это банально. Хотя на войне и существенно,- ответил Георг Вебер.- Давайте выпьем за фюрера. За великого фюрера великой Германии.
Все встали, со звоном сдвинули стаканы и, не поморщившись, выпили шнапс до дна. Первым опустился на стул Георг Вебер. За ним присели и остальные. Все-таки Вебер был чистокровным немцем, и русским переводчикам не пристало садиться раньше него.
Молча съели по кусочку сала. Дубровского подмывало спросить, не слышал ли кто сообщения из главной квартиры фюрера. Но, поразмыслив, он решил подождать.
Потемкин первым нарушил молчание.
– Сегодня вечером девку одну доставили с биржи труда. Она, стерва, бланки для бандитов
Дубровский насторожился.
– А какая она из себя?
– Да так. Девка как девка. Ничего примечательного. Тебе-то что?
– Я там почти всех знаю. Ходил туда частенько по поручению шефа. Интересно, кто из них занимался такими делами?…
– Завтра выяснишь, Леонид,- вмешался в разговор Георг Вебер.- Алекс тоже ничего не знает. А я знаю.
– Что ты знаешь?
– Знаю, что ее фамилия Чистюхина. По документам знаю.
Дубровский не шелохнулся. Но сердце забилось чаще.
«Неужели Ольга? А как она себя поведет? Будет молчать или проговорится? Что предпринять? Главное, спокойствие. Возьми себя в руки и не показывай вида, что тебя это взволновало». Чтобы разрядить обстановку, спросил:
– А какие вести с фронта?
– Я видел сводку для завтрашних местных газет,- сказал Георг Вебер.- Из главной квартиры фюрера сообщили, что продолжается выравнивание линии фронта. А от Харькова осталось одно географическое понятие. Как сообщает германское информационное бюро, советские войска заняли необитаемый город. Там полностью все разрушено. В Харькове русские не найдут ни одной фабрики, ни одного завода. Все жилые дома стоят без крыш. Таким образом, господа, можете себе представить, что это за город. Фюрер приказал применять тактику выжженной земли. Я-то знаю, что эте значит.
– Но согласитесь, Георг, ведь населению где-то надо жить?
– Всех жителей эвакуируют в Германию. Им там будет лучше.
– Я не думаю. Покинуть дом, вещи, которые наживались годами…
– А кого это интересует?
– перебил Дубровского Вебер.- Сейчас война. Все переносят ее тяготы. Русские же на редкость выносливы, господа. Вы это знаете лучше меня. И они меня меньше всего беспокоят. Какая разница, будет у них кров или нет? Важно, чтобы они работали. Сейчас меня беспокоят итальянцы. Эти макаронники допустили высадку союзных войск в Сицилии. Это обстоятельство потребует нового напряжения сил. Германское командование вынуждено считаться с этим. Теперь мы не можем ожидать дополнительных резервов из центральной Европы. Но мы еще сильны здесь, в России. Я думаю, русским дорого обойдется эта попытка летнего наступления. Мы, немцы, умеем наслаждаться местью. Мы прольем реки крови, но не покинем эту землю. Русские свиньи будут помнить нас долго.
– Господин фельдфебель,- переходя на официальный тон, оборвал его Дубровский,- не забывайте, что мы тоже русские. И, как вы знаете, честно служим немцам и новому порядку. Поэтому мне не понятны ваши обобщения.
– Ха-ха! Неужели вы думаете, что мы и вас пустим в наш немецкий рай? Мы вас терпим, пока вы нам нужны. Это не мои слова! Это сказал фюрер!
– Георг, вы просто пьяны,- брезгливо поморщился Дубровский.
– Может быть, я и пьян, но я сказал правду. Так мыслят все немцы.