Сотворение мира
Шрифт:
Меня снова поставила в тупик эта фраза, буквально означавшая «не делать ничего».
— Но как мир сможет существовать, если никто не будет ничего делать? Кто-то ведь должен отливать бронзу, чтобы у нас были колокола и мечи.
— Когда мы говорим «не делать ничего», значит, ничего неестественного или самопроизвольного. Вы стреляете из лука?
— Да. Меня обучали как воина.
— Как и меня. — На воина Учитель Ли походил менее всего. — Вы замечали, как легко поразить цель, если вы упражняетесь в свое удовольствие?
— Да.
— Но когда вы соревнуетесь с другими за золотой приз, разве вы не замечали,
— Да, замечал.
— Когда вы слишком стараетесь, то напрягаетесь. А когда напрягаетесь, то не можете показать себя с лучшей стороны. Так вот, избегать напряжения — это мы и называем у-вэй. Или, другими словами, не сосредоточиваться на своей деятельности. Быть естественным. Вы когда-нибудь резали скотину?
— Да.
— Вам не показалось трудным разделывать тушу?
— Показалось. Но я не мясник и не маг — то есть не жрец.
— И я тоже. Но я наблюдал, как работают мясники. Они всегда проворны, всегда точны. Что для нас трудно, для них легко. Почему? И однажды я спросил одного опытного мясника, как это получается, что он может разделать быка, пока я чищу маленькую рыбешку. «Я и сам не знаю, — ответил он. — Мой разум как будто останавливается, и начинает действовать душа — или что-то еще». Вот это и есть у-вэй. Не делать ничего неестественного, что нарушило бы гармонию в основах природы. Времена года приходят и уходят без борьбы и суеты, потому что следуют Пути. Мудрец, созерцая их смену, начинает понимать скрытую гармонию Вселенной.
— Я согласен, что принимать естественный мир мудро. Но даже мудрейший должен делать все возможное для поддержания добра и борьбы со злом…
— О мой дорогой варвар, эта мысль о деятельности порождает все беды! Не делай ничего!Это лучшее из деяний. Оставайся в состоянии ничегонеделания. Брось себя в океан существования. Забудь, что ты считаешь добром и злом. Поскольку ничего не существует в отрыве от вещей, забудь о связях. Пусть все само заботится о себе. Освободи свою душу. Стань безмятежным, как цветок, как дерево. Потому что все истинное возвращается к своим корням, само того не сознавая. Все истинное — бабочка, дерево — в своем незнании не покидает первозданной простоты. Но стань они сознательными, как мы, и они потеряют свою естественность. Они потеряют Путь. Для человека совершенство возможно лишь во чреве матери. Тогда он похож на глыбу, которой еще не тронул резец скульптора и не испортил ее. В жизни человек, нуждающийся в других, всегда скован. Кто сам нужен другим, всегда печален.
Но я не мог принять учение Учителя Ли о бездеятельности, как не смог в свое время постичь желанности буддийской нирваны.
Я спросил его о реальном мире — или о мире вещей, поскольку слово «реальный» могло вдохновить даосского мудреца на серию самодостаточных вопросов о природе реального.
— Я понял вас. Или начинаюпонимать, — добавил я поспешно. — Я не могу следовать Пути сам, но вы дали мне его увидеть. Я ваш должник. А теперь давайте поговорим практически. Государством нужно управлять. Как это возможно, если правитель исповедует у-вэй?
— Существует ли такой совершенный правитель? — вздохнул Учитель Ли. — Суета мира вещей мешает сосредоточиться на Пути.
— Правители могут лишь мельком увидеть Путь, по которому идет мудрец. — Полусонный
— Идеально, почтенный владыка, было бы мудрому монарху опустошить умы подданных и наполнить желудки. Нужно ослабить их волю и укрепить кости. Имея мало знаний, люди и желают мало. Если они мало желают, они не будут делать ничего для человека неестественного. И добро распространится по миру.
Как государственная доктрина это мало отличалось от воззрений Хуаня.
— Но если человек приобретет знания, — с величайшим почтением заметил я, — и если он захочет изменить свой жребий — или даже изменить само государство, — что ответит ему мудрый монарх?
— О, монарху следует убить его, — улыбнулся Учитель Ли; между двумя длинными резцами виднелись лишь темные десны. Он вдруг напомнил мне спящих у нас над головой летучих мышей.
— Стало быть, следующие по Пути не возражают против лишения человека жизни?
— Почему они должны возражать? Смерть так же естественна, как жизнь. Кроме того, умерший не исчезает. Нет, совсем наоборот — уйдя, он становится недосягаем для всякого вреда.
— А его душа возродится вновь?
— Определенно пыль снова соберется в некую форму. Но, пожалуй, это нельзя назвать возрождением в вашем смысле.
— А что происходит, когда души умерших уходят к Желтым Родникам? — спросил я.
Когда кто-то умирает, простые китайцы говорят, что он ушел к Желтым Родникам. Но когда я пытался выяснить, что это такое и где находится это место, то получал довольно невразумительные ответы. Из этого я понял, что выражение о Желтых Родниках очень древнее; оно напоминает что-то вроде мест вечного заточения, как царство Аида у греков. И суда не будет. Добро и зло ждет одна участь.
— Мне кажется, что Желтые Родники повсюду. — Учитель Ли ударил левой рукой по правой. Магический жест? — А коль они повсюду, то никто не уходит к ним, поскольку уже там. Но, конечно, человек рождается, живет, умирает. Хотя он и является частью целого, факт краткого существования склоняет его сопротивляться целостности. А мы следуем Пути, чтобы не сопротивляться целостности. И теперь ясно всем, или почти всем, — он поклонился в мою сторону, — что, когда тело распадается, душа, — он похлопал себя по животу, — исчезает тоже. Тем, кто не исповедует Путь, эта мысль кажется невыносимой, даже ужасной. Но мы не пугаемся. Поскольку мы отождествляем себя с космическим процессом, то не сопротивляемся вечно неизменному. Перед лицом и жизни, и смерти человек совершенный не делает ничего и точно так же истинный мудрец не порождает ничего. Он просто созерцает Вселенную, пока сам не станет Вселенной. Это мы называем таинственной погруженностью.
— Ничегонеделание… — начал было я.
— …Это безмерная душевная работа, — закончил Учитель Ли. — У мудрого человека нет стремлений. И поэтому он не терпит неудач. А кто не терпит неудач, всегда добивается успеха. А кто всегда добивается успеха, тот всемогущ.
— На это нет ответа, Учитель Ли, — сказал я.
Я уже привык к таким круговым доводам, которые для афинян то же, что колесо учения для буддистов.
К моему удивлению, Шэ-гун посмел возразить Учителю Ли в вопросе, как лучше всего управлять государством.