Сотворение миров (сборник)

Ларионова Ольга Николаевна

— И вся тут проблема естественной левитации… — потрясенно констатировал командир «Трех богатырей».

— …Тут же вся проблема левитации решается автоматически! — буйствовал Рычин.

Полубояринов только хмыкнул и еще глубже ушел в свое кресло.

— Девять десятых своего рабочего времени я вынужден выслушивать подобную бредятину… Уж лучше бы ты зубы заговаривал, Михайла, а то ведь медицина до сих пор бессильна!

— Григорий Матвеевич, да если все десантники овладеют естественной левитацией, то…

— Во сне, что ли? — оборвал его Полубояринов. — Михайла, это неконструктивно.

— Во сне — это только начало, через сон мы подберемся к самому механизму эффекта левитации. Когда Стефан полетел…

— А ты, между прочим, был как

раз под ним. Благодарил бы все космические и земные силы, что ему не приснилось, будто он — птеродактиль! Бр-р-р… А если бы он возомнил себя солнечным протуберанцем? Такого ты не допускаешь?

— Я о таком еще в жизни не слыхал, — устало возразил Рычин. — А вот летают поголовно все, включая врожденных кретинов. Значит, эффект левитации для человека естествен, раз память о нем заложена в нашем мозгу генетически. И на дальних планетах…

— Ну, пока ты на Большой Земле. — Полубояринов хлопнул ладонью по столу, давая понять, что время беседы исчерпано. — Как вы там втроем не могли справиться с зациклившимся БИМом — это ты мне в письменном виде, пожалуйста. И со всеми подробностями. Между прочим, советую тебе соглашаться на включение в свой экипаж космобиолога, дабы образовать квартет. А то быть вам на веки вечные «тремя поросятами», и так уже весь космоцентр помирает со смеху…

Как и все очень смуглые люди, Рычин не покраснел — он почернел и был готов вылететь в коридор. Но Полубояринов продолжал:

— А что касается твоей левитации, то честное слово, Михайла, не до жиру, быть бы живу. Что там дальние планеты — на собственном Марсе порвал штаны — и крышка тебе. Проблему индивидуального автоанабиоза медики до сих пор решить не могут. С порванными штанами до госпитального отсека не добежишь, надо как-то научиться мгновенно самоконсервироваться до прихода помощи… У тебя все?

У Рычина было все. Конечно, порвать штаны, сиречь скафандр высокой защиты — это надо было ухитриться, тем не менее проблема существовала, и соваться к медикам со своими идеями было бесполезно — консерваторы похуже Полубояринова. А этого никакие доводы не пробрали. Правда, в коридоре сидел Степка — в качестве вещественного доказательства, но точка была уже поставлена. Даром тащил его сюда, лучше бы дал поспать человеку — за последние сорок восемь часов экипажу «Трех богатырей» не удалось прикорнуть и на пятнадцать минут, так измотали карантинные службы, принимавшие спасенную экспедицию со всем оборудованием.

Но Рычин хотел использовать каждый, пусть мизерный, шанс, и поэтому он безжалостно притащил Стефана сюда, усадил в коридоре на узенький подоконник и велел: «Думай, как нам убедить деда. Я попробую лобовую атаку, а ты думай. Думай!!!»

Сейчас, глядя на мрачного Полубояринова, Рычин сознавал, что и Степка не поможет. Полубояринов прочитал его мысли:

— Я сказал: если у тебя все, ступай пиши отчет… Наф-Наф.

Рычин пулей вылетел за дверь. Хоть бы Стефан его не видел…

Стефан не видел — он спал. Спал сидя, опершись на руку квадратным подбородком. Согнутая спина его была напряжена, словно на него свалилось непосильное бремя. Поза спящего показалась командиру до чертиков знакомой…

Сзади скрипнула дверь, Полубояринов охнул и замер на пороге.

Потому что Стефан не просто спал.

Он даже не храпел, как всегда.

И вообще он не дышал.

Охваченный мгновенным ужасом, Рычин вскинул руку и толкнул Стефана в плечо. Тот покачнулся и, не меняя позы, обрушился на пол. Раздался грохот, словно рухнула каменная глыба. Наверное, именно этот грохот и разбудил Левандовского — он открыл глаза, попытался разогнуться, преодолевая оцепенение, и лишь увидев Полубояринова, мгновенно обрел прежнюю форму и гибким движением поднялся с пола.

— Простите, Григорий Матвеич, — проговорил он глухим, словно из каменного колодца, голосом, — я все думал, думал… Сам не заметил, как заснул. И во сне еще думал…

И только тогда Рычин понял, почему поза Левандовского показалась ему знакомой. Бедный Степка! Он думал

так мучительно и напряженно, что приснился сам себе великим Мыслителем, изваянным Роденом. А дальше включился уже известный механизм.

Полубояринов мгновенно оценил обстановку и тяжко вздохнул:

— Молодые люди, — проговорил он обреченно, делая шаг назад и тем самым приглашая их к себе в кабинет. — Продолжим наш разговор…

В. Черных. Ольга Ларионова: сказки королевы

Сгорели известные ведьмы Урсула Ле Гуин и Ольга Ларионова…

Борис Штерн

«Курица — не птица, женщина — не человек, фантастика — не литература» — мнение, весьма распространенное в нашем обществе. Оставим кур орнитологам, а вот два последних положения О. Н. Ларионова блестяще опровергла. Сказано ведь в «Сказке королей»: «Любое дело без женщин — обязательно гадость. Вот война. Вот полиция. Вот политика…» Ну и фантастика, само собой. Но это только у «них» и Урсула Ле Гуин — «лучший фантаст всех времен и народов», и Кэролин Черри, Танит Ли и Джоанна Расс — на вершине рейтинга мировой фантастики, не говоря уж о давно и сладко почивающей на лаврах Андре Нортон (называю самые известные имена). У нас единственной женщиной, сумевшей завоевать место на фантастическом Олимпе, является Ольга Ларионова. И не только завоевать, но и удержать. Ее любили и при застое, и при перестройке, и при диком капитализме. И до сих пор ее почитают «своей» и сентиментальные шестидесятники, и нынешние крутые молодые люди. Что свидетельствует, во-первых, о том, что Ольга Николаевна — писатель, чуждый политической конъюнктуре. А во-вторых… но об этом — позже.

Что же так прочно привязывает сердца читателей к творчеству Ольги Ларионовой? Ведь веяния литературной моды она явно игнорирует. Пишет она исключительно кратко, особенно на фоне расплодившихся сейчас многотомных эпопей с продолжениями. Самый большой ее роман по объему уступает среднестатистической повести едва ли не любого современного фантастикодела. А уж заявлениям о том, что рассказы сейчас писать «не принято», она и вовсе не внемлет.

Далее. В последние несколько лет «фэнтези», мистика и ужасы, столь долго не признаваемые идеологически выдержанными советскими издателями, в таком изобилии хлынули на прилавки книжных магазинов, что почти полностью вытеснили традиционную научную фантастику. А Ольга Николаевна как писала НФ, так и пишет. Все больше про космос да опять про космос. И ведь читают!

…В известной русской сказке лиса, вначале пожелавшая, чтоб ее накормили и напоили, затем требует «насмеши меня» и «напугай меня». Лиса эта до крайности напоминает читающую публику. Как бы та ни объедалась изобилием книг, все равно она больше всего любит, чтоб ее пугали и чтоб ее смешили. И тот литератор, который знает, как вызвать у читателя и слезы, и смех, и выходит победителем. Ольга Николаевна это знает. Персонажи ее произведений нередко попадают в трагические, даже безвыходные ситуации. Зачастую в финале погибают герои либо их друзья и возлюбленные («Сказка королей», «Дотянуть до океана», «Кольцо Фрэнсуортов», «Перун», «Формула контакта» и т. д.) Страсти — шекспировские, особенно на фоне космических технологий и контактов с внеземными цивилизациями. «Я люблю тебя, но если бы у меня сейчас была граната, которой можно было бы взорвать к чертям собачьим весь этот мир, эту планету, я швырнул бы эту гранату нам под ноги, Дениз. Говорят, любовь — чувство созидающее. Есть такая прописная истина. Но сколько бы я сейчас отдал, чтобы моя любовь стала адским запалом, тысячекратной водородной бомбой, способной разнести в клочья всю эту сверхразумную цивилизацию! Я не знаю, гуманно это или не гуманно — уничтожить целое человечество, — ибо разум землянина не в состоянии решать такую проблему, от такой проблемы разум землянина просто-напросто свихнется. Но за такую гранату, за такую бомбу я, не рассуждая и не мудрствуя, отдал бы всю свою жизнь. И твою жизнь, Дениз». («Сказка королей»).