Сотвори свою смерть
Шрифт:
— Значит, ученый? — вновь крякнул старичок, не дождавшись ответа.
«Вот прилип», — с раздражением подумал Виктор и, понимая, что сосед просто так не отстанет, кивком подтвердил: да, мол, по научной части.
— Так вот, скажи мне, ученый… — начал было не на шутку разошедшийся собеседник.
— Я еще раз повторяю, — поспешил оборвать его Виктор. — Война — дело политиков и их совести…
Старичок хитро прищурился и скорее себе, чем молодому собеседнику, сказал:
— Да-а-а, начинают политики, воюют генералы, а выигрывают-то ученые…
Положение спасла Оля. Заметив, что жених попал
— Витька, кончай пить, а то с непривычки упадешь, — толкнула Оля жениха в бок.
— Не упаду, — обиженно возразил тот.
Однако замечание невесты немного отрезвило его, и до конца застолья Виктор больше не взял в рот ни капли. Так и просидел с краю, наблюдая за деревенскими и борясь со сном.
К тому времени, когда гости начали расходиться, он был уже на грани отчаяния — решил, что гульба затянется до утра. Машинально подавая каждому руку на прощание, поискал глазами невесту. Оля улыбнулась ему, выглянув из-за чьих-то широких плеч, и подмигнула.
Когда за последним из гостей закрылась дверь, молодые люди вздохнули с облегчением.
— Устал? — участливо спросила Оля.
— Не настолько, чтобы не помочь тебе убрать со стола.
Она со смехом замахала руками.
— Не вздумай! Еще тарелку уронишь…
— Ты хочешь сказать, что я пьян? — Виктор сурово нахмурил брови, изображая сердитого мужа.
— Ты трезв как стеклышко, — парировала Оля, кивнув на замерзшие окна, и принялась ловко складывать посуду.
Виктор все-таки попытался ей помочь, но тут появилась Марья Степановна и шумно запротестовала:
— Не мужское это дело возиться на кухне!
Виктору ничего не оставалось, как вновь сесть на диван и оттуда следить, как ловко и складно управляются мать и дочь.
Наконец все было убрано, и будущая теща с Олей уселись напротив него. Марья Степановна, естественно, заговорила о своей деревенской жизни. Вначале Виктор с интересом слушал, даже задавал какие-то вопросы. Но разговор постепенно перешел на личности. Никого из односельчан, о которых рассказывала теща, он не знал, поэтому ему трудно было ориентироваться в ситуации. Он быстро потерял нить разговора, закрыл глаза и постарался расслабиться.
И тут услышал слабый стон, доносящийся откуда-то со двора. Желая удостовериться, что это ему не померещилось, посмотрел на невесту и ее мать. Женщины как ни в чем не бывало продолжали интересный только им разговор.
Стон повторился.
«Не могли же они не слышать», — подумал Виктор, ничуть не сомневаясь, что уж на этот раз непременно прочтет на лицах женщин беспокойство.
Однако те, судя по их поведению, и думать не думали о чем-то ином, кроме своих проблем.
Он поднялся из-за стола и вышел на крыльцо. Было темно, и Виктор не сразу
— Ой! — сдавленно донеслось откуда-то из темноты.
Это был голос ребенка. Виктор прислушался, чтобы определить, откуда исходит звук.
— Нет, нет, не надо… — повторил все тот же голос и захлебнулся в рыданиях.
Почувствовав, что во мраке происходит нечто ужасное, Виктор бросился на голос. Донеслось несколько глухих ударов, и рыдания прекратились. Он остановился. Молодая ярко-зеленая трава у него под ногами стала багровой. Постепенно кровавое пятно начало расползаться, и вскоре Виктор обнаружил, что стоит посреди поляны, где все сплошь такое же багровое, как и то пятно: трава, кустарники, деревья, небо. Вдруг среди этого торжества густого багрянца Виктор увидел белую фигурку мальчика. Его руки, лицо, глазки были точно под цвет белой, старательно накрахмаленной рубашки, и лишь бросались в глаза синие следы пальцев у него на шее…
Виктору стало жутко.
— Я помогу тебе! — неожиданно ворвался откуда-то голос невесты, и Виктор почувствовал прикосновение ее руки к своей.
— Да, — кивнул он и последовал за нею.
— Устал?
— Есть немного.
Вместе они вышли с багрового поля, и, приглядевшись, Виктор обнаружил, что невеста привела его в дом своей матери, усадила на кровать и выключила свет. Виктор машинально разделся и залез под пуховое одеяло.
«Я убежал, как последний трус», — терзаемый укорами совести, он никак не мог заснуть. Встал, осторожно вышел из дому и вновь оказался на багряной поляне. Посреди нее лежал ребенок. Увидев синие следы на шее малыша, Виктор понял, что тот был задушен. Едва сдерживая отчаяние, рванулся к нему, но не смог сделать и шага. Красные стебли какого-то змееподобного ползуна обвили его ноги и, продолжая расти, тянулись вверх. Когда они добрались до груди, Виктор схватил топор и отсек один из багровых стеблей. Обрубок с неприятным шумом упал на землю. Виктор посмотрел на растение и, к своему ужасу, вместо него увидел отрубленную голову женщины. Показалось, что она смотрит на него.
— Это не я его задушила, — прошептали губы, и глаза закрылись.
В это мгновение из-за деревьев донесся глухой демонический смех. Виктор, судорожно сжимая в руках топор, бросился туда, понимая, что это голос убийцы. Оказавшись среди деревьев, он понял, что еще раз ошибся. Это были не деревья, а люди. Они цепочкой проходили мимо и, тыча в него пальцами, презрительно шептали:
— Палач… палач… палач…
Виктор хотел возразить, но, взглянув на свое отражение в луже, обнаружил, что на нем действительно одеяние палача.
— Нет! — прокричал он. — Вы же знаете, я не хотел этого!..
Ужасную сцену оборвал сонный Олин голос.
— Спи, — пробормотала она и повернулась к нему спиной.
— Спи?.. — на мгновение Виктор опешил, не понимая, где находится сейчас.
Оглядевшись, он обнаружил, что лежит на широкой кровати рядом с Олей в большой комнате с дощатым потолком. Вышитые занавески на окнах и икона в углу повергли его в такое изумление, что он приподнялся на локте и ущипнул себя, думая, что это все еще продолжение сна. Однако комната осталась прежней, и посапывающая под боком Оля никуда не исчезла.