Сов Семь
Шрифт:
– Да ну, быть не может!
– Не-е, говорят, был… то ли умер, то ли пропал…
(из записей Эйкина Драма)
…честно признаюсь, когда мне сказали, что я могу заработать кругленькую сумму, то я усомнился, можно ли доверять мистеру Айсу, который воодушевленно расписывал мне, как через какие-то несколько дней я стану миллионером. Однако, у меня не было выбора, и я покорно поплелся за мистером Айсом в его дом на углу старинной улочки: холодок осени подступал все ближе, и я торопился
Да-да, я не преувеличиваю – я умер. А что я еще мог сделать в комнате, температура которой опустилась до абсолютного нуля?
– …ляю, друг мой…
– А?
– Поздравляю, друг мой… вы только что заработали двести фунтов.
– Но… но как?
– Очень просто, друг мой… Вот вы мне скажите, сколько сейчас стоит отопление?
– М-м-м… насколько я знаю, дороговато…
– Вот именно. А что нужно делать, чтобы сэкономить отопление?
– Ну… понизить температуру…
– Верно говорите. И чем больше понижаете температуру, тем больше экономите.
– И вы решили… до абсолютного нуля?
– Вы совершенно правы, друг мой! Хотите попробовать еще?
– Н-нет, благодарю вас…
– Два билета на миллион-дек, пожалуйста.
– Простите? – кассир оторопело смотрит на Эйкина.
– Да. Билета. На…
– Даблдек?
– Нет-нет, миллиондек, пожалуйста.
– П-прошу вас, – кассир растерянно протягивает билеты.
Эйкин от волнения надкусывает ветчину со штанины. Ведет Лондон под номером сто семнадцать, на первый этаж автобуса, на второй, на третий, выше, выше, выше по изогнутым лестницам. Никто не хочет показаться слабым, оба спешат вперед, наконец, Эйкин в изнеможении садится на ступеньки, подальше от прохода, чтобы не мешать людям. Переводят дух, отдыхают, но недолго, некогда отдыхать, надо поторопиться.
Торопятся.
Выше, выше.
На миллионный этаж.
Там, говорят, на поворотах трясет так, что мало не покажется.
Эйкин и Лондон добираются до верха, выжидают.
Луна близко.
Совсем близко.
Эйкин распахивает окно, примеряется, держит Лондон за уздечку, прыгает в седло.
Кто-то кричит – так нельзя, кого-то не слушают, Лондон делает великолепный прыжок, копыта звонко ударяются о луну.
– Эйкин?
– Мама? Папа?
…противостояние двух созвездий закончилось перемирием…
Эйкин обнимает Кэтлин, владычицу Единорога и Макса, владыку Льва. Рядом тревожно ржет Лондон, что такое, а, ну да, вот он, второй Лондон, в целости и сохранности…
Рано ушел
Зачем
И вздыхают.
Зачем так рано ушел, говорит вдова булочника.
Тоже вздыхает.
Зачем так рано ушел, говорит викарий.
Тоже вздыхает.
Вдова булочника замешивает тесто.
Глэтти смотрит, как вдова булочника раскатывает тесто.
Глэтти восемь лет.
Вечером бежит к причалу, смотреть на волны.
Он ушел в волны, думает Глэтти.
Он ушел в волны, говорят рыбаки.
Тянут сети, доверху набитые щедрым уловом, вокруг вертятся мелкие собачонки, дай-дай-дай.
Глэтти тоже достанется рыба, он её вдов булочника отнесет, она пирог с рыбой запечет, Глэтти его тетушке отнесет.
Зачем так рано ушел, скажет тетушка.
И разломит пирог.
У причала стоят лодки, которые он не доделал.
С парусами лодки.
Солнце заходит, идет холодный ветер с моря.
В это море он и уплыл. Сам уплыл. Безо всяких лодок, просто бросился в волны, и поминай, как звали.
До берегов хотел добраться, – говорит тетушка.
Ужинают.
Холодный ветер теребит черепицу, как-то скорехонько в этом году пришла осень.
Вот так вот бросил все лодки свои, сам поплыл, – говорит викарий.
Отчаялся парень, говорит жена викария.
Глэтти этот разговор не слышит, Глэтти дома.
Сколько он лодок этих переделал, чтобы до берега добраться, а куда денешься, далеко берега, хоть сто лет плыви, не доплывешь…
Еще бы пожил, глядишь, изобрел бы чего-нибудь, на чем плавать до берегов, – говорит тетушка.
Десять вечера.
Спать пора.
Глэтти спать ложится, одеялом потеплее укрывается, Глэтти снится, как этот, тот самый вышел ночью из дома, по главной улице, к морю, в слепом отчаянии бросился в волны, поплыл, быстро, легко, он был хороший пловец, – к дальним берегам…
А Глэтти в университет поступать будет.
Глэтти умный.
А Глэтти на корабле поплывет, сейчас корабли от берега до берега ходят.
Тетушка нет-нет да и вздохнет, эх, не дожил, не дожил этот до того, как корабли стали…
А больше про этого уже и не вспоминает никто.
Зачем на психологию, спрашивают у Глэтти.
А надо, говорит Глэтти.
Глэтти подводит к голове два проводка.
Разряд.
Глэтти больше нет.
То есть, есть.
Но нет.
Он смотрит на мир глазами Глэтти, он с восхищением оглядывает корабли у причала.
Корабли.
С парусами.
Чтобы плыть до берегов.
– Что вы можете сказать о современном мире?
– Он великолепен.
– Вы, должно быть, очарованы кораблями?
– Они могут плыть до берега.
– Вы чувствуете своего предшественника, который пожертвовал для вас своим телом?
– Да, я ощущаю его.
– Что вы планируете делать дальше?
Он улыбается. Глэтти так не улыбался.