Совершенно секретно
Шрифт:
В рисуемой мною картине не нашла себе места Организация объединенных наций. Это не потому, что я не считаю ЮНО здравой идеей, но просто потому, что я смотрю на эту организацию только как на орудие. Будет от нее толк или нет, это всецело зависит от того, окажутся ли совместимы основы политики трех главных держав. Их совместимость и есть то, о чем я рассуждаю. Если мы позволим английской и русской политике стать несовместимыми, тогда самая работоспособная ЮНО в мире ничего не сможет поделать. Она превратится в новую Лигу наций. И наоборот, если мы разрешим эту проблему, ЮНО будет функционировать к всеобщему удовлетворению.
Пожалуй, лучше мне прямо высказать свое мнение: ЮНО не может —
Я готов также защищаться против обвинения в том, что я стал изоляционистом. Национальная изоляция — это уклонение от участия в мировых делах. Я высказываюсь за участие, а не уклонение. Это само собой подразумевается при всех моих выводах. Я думаю, что идея американского участия в мировых делах (для охраны мира и защиты американских интересов) пользуется теперь всеобщим признанием у американцев. Во всяком случае, ее всюду проповедуют, если не применяют. Я честно стараюсь не навязывать американцам ничего для них нового.
И точно так же я не стараюсь навязать им "дипломатию доллара" или "Американский век" Генри Робинсона Люса. Концепция "Американского века" отличается неясностью, и я не уверен, что понимаю ее, но, грубо говоря, идея ее, на мой взгляд, заключается в том, что в двадцатом веке мы должны занять место Великобритании в качестве хозяина мира. Я против такой попытки. Это полярная противоположность той идее, что мы должны быть слугой мира. Но почему мы должны быть чем угодно, только не самими собой — зрелой нацией среди зрелых наций, с правом на собственное мнение и с обязательством разделять ответственность за управление миром?
В конечном счете, единое всемирное правительство неизбежно и было неизбежным задолго до атомной бомбы. Оно стало неизбежным, когда средства транспорта и связи сократили мир так, что идея всемирного правительства стала осуществимой. Проблема сейчас не в том, должно ли существовать всемирное правительство, но в том, как создать его. Люди моего поколения помнят, сколько бесплодных разговоров было о всемирном правительстве, которое именовалось тогда Лигой наций. Из болтовни оно не родится. И не из добрых намерений. Но единое правительство для всего мира есть логическая необходимость, и я верю, — эволюция принесет нам его, при условии, если человечеству позволено будет эволюционировать мирно. А это — сегодня решаем мы.
Есть и короткий путь к всемирному правительству — тот самый, против которого я возражаю. Это — третья мировая война, война с целью уничтожения той или другой из спорящих сторон. Я против нее потому, что ненавижу войну, и потому, что профессиональное убийство представляется мне противоестественным, дурным делом. Тем, кто склонен считать его хирургической операцией, я отвечу, что, на мой взгляд, — это слишком радикальная операция, чтобы возлагать на нее надежды. И она представляется мне ненужной.
Из опыта второй мировой войны я вынес, в качестве убеждений,
Я считаю, что мы можем предотвратить ее, если усвоим урок, который должны были извлечь из событий последних трех лет, — урок, гласящий, что мы достаточно сильны и искусны, чтобы навязать нашу волю к миру, если мы знаем, что делаем.
В этом отношении, дело сейчас обстоит как нельзя хуже. Опять, как и после прошлой войны, нас интересует только счастливое настоящеевозвращение домой с войны, возобновление мирной жизни. Экономисты твердят нам, что мы вступаем в новый период небывалого процветания: все, о ком стоит говорить, разбогатеют, и мы можем позволить себе роскошь — какое это должно быть для них утешение! — терпеть у себя неизбежные восемь — десять миллионов безработных. После немногих лет процветания, в течение которых мы оборудуем электрохолодильниками кухни наших средних классов и даже построим несколько домов, доступных по цене только горсточке избранных, — мы, говорят нам те же самые экономисты, можем ждать нового краха, подобного краху 1929 года, пришедшему на смену последнему послевоенному буму, только на этот раз "крах наступит раньше" потому что мир сейчас «подгоняют».
Насколько я могу судить, мы, американцы, верим нашим экономистам в обоих случаях, но, как погода у Марка Твена, это никого не расстраивает. Мы так рады, что война кончилась, что нас по-настоящему даже не тревожат разрушительные возможности атома, о которых мы так много говорим, — по крайней мере это ни из чего не видно. Психологически действие атома свелось, по-видимому, к приятной щекотке наших национальных нервов. Получилось нечто вроде космического детективного романа, но и только, ибо иначе политические организации, особенно тесно связанные у нас с народом, должны были бы больше говорить и делать по этому вопросу. Вместо этого рабочие союзы поглощены стараниями предохранить своих членов от последствий грядущей безработицы, фермеры набивают карманы, пока имеется еще нехватка продовольствия, а ветераны войны думают только о том, как бы вернуться в родные места и найти работу и жилище.
Никто, очевидно, не принимает всерьез авторов передовиц и ученых. Сравнительно не многие американцы, — а говорят, что нас сейчас 130 миллионов, — на себе испытали, пагубное и разрушительное действие войны, причиненное хотя бы такими устарелыми орудиями пытки и разрушения, как те, что применялись нами во второй мировой войне. Для девяноста процентов американцев, — а девяносто процентов — это солидное большинство, — война есть нечто такое, что доставляет каждому работу — и кое-какие неприятности — с вознаграждением, какое ему и не снилось, независимо от того, кто он миллионер, фермер, фабричный рабочий, девушка-служанка или проститутка. Мертвые погребены, а могильные кресты, — если на их могилах действительно есть кресты, — не голосуют. Мнение ничтожного меньшинства, состоящего из солдат, видавших виды в бою, тоже в счет не идет. Все, что они говорят, мир готов приписать результатам военного невроза.