Совершенно секретное дело о ките (Повести и рассказы)
Шрифт:
«А транспорт?» — дополнительно запросил Винтер. И вскоре начальник партии был снят, отозван на материк, а через месяц, после завершения всех работ, геодезический вездеход поступил в собственность заказника, в сельсовете были оформлены бумаги, и Винтер стал единоличным владельцем транспорта, получив благодарность и денежную премию управления.
Вот почему о Винтере знали всюду, где есть браконьеры и управления охотничьих хозяйств.
…Неуютна жизнь холостяка, особенно на Острове. Ояр Винтер умел хорошо готовить, но у него никогда не было продуктов. Вернее, продукты были, но он не умел их хранить и всему на свете предпочитал консервы и
Консервы валялись в столе, под койкой, в книжном шкафу и коридоре. Все, кто останавливался у него, щедро пользовались разбросанными пищетоварами, но бутылки ему было жалко, поскольку на Острове действовал «сухой закон» и выбить в ТЗП бутылку водки или спирта было проблемой. Но если кто-то в отсутствие Винтера набредал на его шкафчик, то видел объявление и, позаимствовав из шкафчика, возвращал, как положено, в двойном количестве. Винтер в накладе не был. Только однажды, вернувшись из поездки по Острову, он обнаружил вместо бутылки шесть флаконов тройного одеколона, что явно не соответствовало эквиваленту взятого. Он выяснил, что приезжал командированный, у которого ну никаких связей в ТЗП не было, и пришлось возместить недостачу единственным возможным для него способом. Ояр понял его и простил, и дверь его гостеприимного дома по-прежнему никогда не закрывалась.
Дом его неказист, наполовину занесен снегом — стоит на самом берегу, на семи ветрах. Две комнаты, кухня, коридор, туалет в доме, что весьма редко бывает в северных домах.
Систему отопления он позаимствовал у полярников. Из бачка на стене по тонкой трубке стекала солярка на старую сковородку, которая стояла в печи. Мощность струи солярки можно регулировать краником. Солярка горела, печь гудела, и, пока был огонь, в доме было тепло. За ночь же все тепло выдувало, если ты ленился вставать и наполнять бак горючим. Восемь ведер солярки съедала такая печь за сутки.
В доме всегда пахло кочегаркой, машинным залом, ремонтной мастерской. Потолок и стены закопчены, и, если кому-нибудь в голову пришла бы идея заняться утренней гимнастикой и устроить бег на месте, с потолка и стен посыпался бы мягкий черный пух, лохмотья копоти, этакий черненький новогодний снежок.
Все полки, стеллажи и полочки были заставлены минералами, моржовыми клыками, чучелами леммингов, песца, лисицы и птиц (полярная сова, белый гусь, разные виды чаек, гага, гагара, топорок, кулички, поморник). Два черепа медведя скалили зубы из угла.
Книги были лишь по специальности — охотоведение, природа, учебники по таксидермии, климату Арктики, течениям северных морей и другие, изданные Гидрометеоиздатом.
— Не присылают нам художественной литературы, — жаловался Ояр постояльцам. — Вот и читать нечего. Ни в магазине ничего нет, ни в библиотеке — который год закрыта.
Но одна книга у него все же была, подарок Христофора Кучина: добыл тот ее по случаю в букинистическом магазине на Арбате за семь рублей пятьдесят копеек. Вот эту единственную книгу и читал долгими пурговыми темными ночами Ояр. Винтер читал и удивлялся описанной там южной жизни, такой непохожей на северную, и решал про себя никогда не приезжать на юг.
Это был пятый том собрания сочинений Клода Фаррера — «Окоченевшая любовница», издательства «Современные проблемы», Москва, 1927 год, перевод с французского М. Коваленской и Г. Павлова.
— Нам бы эти проблемы, — вздыхал Винтер.
И тайно мечтал о том времени, когда он распрощается с Островом и приедет в город Магадан. Любил он этот город больше
Откладывает Винтер занимательное чтение… И думает: вот не уезжаю я отсюда, да и вообще не уеду… Что я там с деньгами своими делать буду, если робею и двух слов связать не могу?
Дом на юге ему не нужен, золото, дубленка, подписка на Дюма тоже, машина ему не нужна, новый галстук и модная прическа тоже ни к чему, деньги какие-никакие идут и так, за работу, за то, что он делает, и больше ему не надо, и так хватает, был бы Остров и порядок на нем, и чтоб белые гуси на гнездовьях не замерзали, чтоб не заносило их неурочным снегом, чтоб не ел их кладок наглый песец, — да чтоб самолеты полярной авиации не летали так низко над лежбищем, не пугали бы моржей, а то те давят от испуга друг дружку, да хорошо, чтоб и мишки Остров не покидали, пусть всегда, тут выводят потомство, а уж о тишине он, Ояр Гансович Винтер, позаботится, позаботится сам, обязательно, иначе ждет его самое страшное наказание — перевод на материк, где поют соловьи. А семейный неуклад — ну что же, умная да хорошая сама Винтера найдет, пусть он зря не старается. Но он об этом тоже не знает, хотя и сетует на одиночество иногда, в минуты душевных невзгод.
«Вот если б мне кто-нибудь мальчишку отдал, усыновил бы я мальца, маленького-маленького… Вот кому со мной на Острове было бы хорошо, — думает он. — Легко Антоше Машкину, у него хоть Ноэ есть…»
…Услышав шум на крыльце, Варфоломей пошел встречать гостей. В кухню ввалились Винтер, Христофор Кучин, Чернов и Машкин.
— Ага, вы уже здесь? — спросил Ояр. — Ну что же, располагайтесь где удобней. Мешок спальный я вам дам, этого добра у меня полно.
Варфоломей кивнул:
— Спасибо.
— Да…
— Вспомнил! Вы сценарий должны написать. Шедевр мирового кино…
— Какой уж там шедевр! Мне бы хоть берлогу посмотреть…
— Покажем, ребята?
— Покажем… Пусть смотрит, — благодушно разрешил на правах старшего Христофор Кучин.
А он действительно был старшим, поскольку заказник подчинялся области в лице управления, где Кучин был заместителем начальника.
— Как Лорка? Виделся после? — спросил Варю Чернов.
— Виделся… — как можно равнодушней ответил Варя, глядя в занесенное снегом окно. — Обещает прилететь.
— Ну?
— Готовят товары…
— Во лафа будет, ребята! — обрадовался Чернов. — Вплоть до тортов и пирожных! Надо будет отбить ей, чтоб к закуске побольше чего-нибудь привезла… гкхм…
— А что, тут нет? — спросил Варя.
— Есть… да надо каждый раз зава ТЗП упрашивать, или к Акулову за запиской топать… Только с его визой и продают, — сокрушался Чернов.
— Сухой закон?
— Куда уж суше?!
Варфоломей вспомнил акуловское «всем, чем могу, — помогу» и успокоился: