Совесть
Шрифт:
А уж как рос авторитет Атакузы в последние годы, особенно после того, как в позапрошлом году в пустыне Сарсан-кум начал осваивать целинные земли. Член обкома, депутат облсовета! Прошлой осенью пошли слухи, что метят его в Герои. Но что-то там, в верхах, не заладилось, слухи не оправдались, и Атакузы долго ходил в сильной обиде, одно время даже запил.
Ладно, не стал Героем, и не надо. Была бы голова тверда как камень, а тюбетейка найдется. Другое пугает Алию. Атакузы для кишлака выкладывает себя всего, покоя не знает ни летом, ни зимою, ни днем, ни ночью. Так почему все реже и реже слышит она те добрые слова, которыми награждали, бывало, мужа: «Дай бог
А тут еще Хайдарджан мучает. И дочка Тахира, такая беда, сошлась с этим… с сыном Фазилат, забеременела до свадьбы. Атакузы пока не знает. Что-то будет, что? Алия скрывает, мучается…
Да, темные призраки, призраки беды маячат вокруг ее семьи. А муж и усом не ведет, живет себе, как раньше.
Успела Алия сомкнуть веки или нет, не знает. Услышала. зычный голос мужа, поднялась.
Уже наступило утро. Атакузы разговаривал у колодца с Тахирой, насупленный, мрачнее тучи. Увидел Алию, отстранил дочь, поднялся на айван.
— Что тут у вас происходит? Не успел гостя проводить, и уже новости.
— Дочь, наверно, уже сказала, что тут произошло?
— Сказала, имел удовольствие слышать. А сын что? Не сына, а размазню, тряпку родила мне! Поди позови его сюда!
Алия вспомнила ночные думы, тихо вздохнула.
— Что с вами сделалось?
— Со мной ничего, с вами вот…
— С порога нож обнажаете, а говорите — ничего! Ничего бы и не было, кабы не полезли в кумовья к вашему бывшему замминистра…
— При чем тут замминистра?
— А при том… Из-за него вся затея. Вам, видать, и невдомек, что Фазилатхон с дочерью проплакали до рассвета, пока вы пировали с ним в саду.
— Проплакали до рассвета! — передразнил Атакузы. — О женщины! Когда только научитесь смотреть дальше своего носа?
— Вы вот далеко видите, а считаться с людьми не хотите, не думаете об их чувствах…
— О чьих же это чувствах ты говоришь? Не о Фазилатхон ли речь? — Атакузы криво усмехнулся. — Иди лучше позови сына!
Атакузы сел на диван, привалился к подушке, закрыл глаза. Почувствовал себя вдруг очень усталым, одиноким. Алия никогда так не разговаривала с ним. Что с ней случилось? Что делается в этом доме? Неужели он и правда очерствел, не чувствует боли близких? Что ж, пожалуй, надо поласковее поговорить с сыном.
Так решил Атакузы, но вышло иначе. Хайдар вошел, волоча ноги, взлохмаченный, лицо опухло. Отец снова вскипел:
— Что у тебя за вид? Посмотри хоть на себя в зеркало, кандидат наук!
— Кандидат наук? Смеетесь!
Атакузы топнул ногой изо всей силы.
— Если не стал, так станешь! Нужно будет, сам поеду в этот, как там называется… в твой ВАК. Поеду, сделаю тебе диплом! Ходишь в таком виде, мокрая курица!.. Да ты недостоин этого диплома!
Хайдар сник еще больше.
— Что с тобой делается? — уже мягче заговорил отец. — Почему молчишь? Может, этот заика?.. Почему устроил скандал? Не понимаешь, что позоришь невесту?
— Я понимаю… Но этот юродивый ее с пути сбивает. Еще в Ташкенте прожужжал все уши: талант! Должна остаться в аспирантуре! И тут подбивает: поезжай в район. Лабораторию, видите ли, для нее должны открыть.
На губах Атакузы заиграла улыбка.
— Слыхал, секретарь
Хайдар весь вспотел.
— Какая там клетка? Я не хочу, поймите, не хочу, чтобы он вмешивался в мои личные дела.
— Твои личные дела — в твоих руках! Нет девушки без капризов. А как войдет за брачный занавес — конец. Тут уже все будет зависеть от тебя. Ходишь мокрой курицей. Подними, подними голову! Держись джигитом со своей невестой. Скажи ей: две недели даю — и свадьба! И чтобы никаких разговоров!..
2
Алия хлопотала на айване у газовой плиты. Муж прогромыхал мимо.
— Не успели приехать, а уже опять собираетесь из дома?
— Да, думаю, к младшей жене заглянуть.
Знакомая шутка. Обычно Алия отвечала тоже шуткой: «Передайте привет моей сопернице!» А сегодня смотрит на мужа чуть прищуренными глазами и не улыбка в них — укор.
— О вас справлялся дядя, несколько раз заходил.
И улыбка на губах Атакузы погасла, густые обожженные солнцем брови сошлись на переносице. Этот дядя! Вчера утром Шукуров показал письмо, что-то вроде жалобы — печалится о судьбе Минг булака. Не там, оказывается, начато строительство. Погибнет «чудо природы» — вечные их доводы. Шукуров тактично прикрыл рукой подписи. Да глаз Атакузы острый, с первого взгляда узнал почерк дяди. Знакомые изящно-чеканные буквы. Увидел, и будто огнем ожгло все внутри.
Атакузы не спасовал. Доказал реальными цифрами, насколько выгодно строительство животноводческого комплекса именно в Минг булаке. Так убежденно говорил, с такой железной логикой доказывал, что Шукуров заколебался. Но не в Шукурове дело. Дядя — вот орешек! Подумать только, мало на Атакузы жалоб, так теперь еще и родной дядя взялся строчить письма…
— Ну, а чего он хочет, мой любезный дядя? — кольнул взглядом жену.
— Не знаю… кажется, насчет дома что-то…
— Да будь проклят этот дом! Сидит уже у меня в печенках! Передай ему: не желает тут жить, пусть освободит! И все!
Атакузы резко повернулся, зашагал к воротам. Через минуту на улице свирепо взвыла машина. Не стал даже вызывать шофера. Выехал на большак и нажал педаль газа. Не замечал дороги, не видел ничего. Горькие мысли закружили голову, в груди стало горячо от обиды.
Да кто бы мог выдержать? Другой на его месте, пожалуй, завыл бы в голос. Мало крикливой жены этого размазни Наимджана. Так теперь свой прицепился, дважды родной, трижды любимый тагаджан — дядюшка! Всем Атакузы не угодил! И эта видавшая виды ку-дагай тоже в обиде. Видите ли, не по душе ей, что подружился с Джамалом Бурибаевым!.. Хоть вовек бы не знать ему этого Бурибаева. Но что поделаешь, жизнь есть жизнь. Дела и будущее детей — вот что заботит Атакузы. Плохой ли Бурибаев, хороший ли, но в его руках большое и очень важное в нынешней жизни учреждение. Снабженец — одно слово. Можно ли пройти мимо такого человека? А что касается прошлого — воевал он на фронте? Воевал. Оправдал себя? Оправдал. Иначе не поднялся бы до высоких постов. А потом, разве он теперь тот, прежний Бурибаев? Жизнь и его, видать, поломала, давно уже раскаялся. Третьего дня, слегка захмелев, отозвал в сторону Атакузы и как горько сетовал на свою жизнь, жаловался на молодую жену, на ее детей. Со слезами на глазах говорил. Признался, тянет его к первым детям, к тем, что от Фазилат.