Совьетика
Шрифт:
Сима была девушкой с теми качествами, которые так ценились в те годы в женщине: очень скромная, умная ("у матери ума палата»- всегда с гордостью говорил Илья о ней) , спокойная, терпеливая, работящая. Оба товарища по работе были уже не юными когда познакомились, а когда поженились в 1944-м, Илье было 37, а Симе – 30.
После войны у них родились двое детей – мама и мой дядя Шурек. ("У нас было удивительно счастливое детство!" – вспоминает моя мама. "Такое интересное, такое насыщенное!"). А ещё он взял на себя воспитание племянницы, 15-летней дочери его сестры, оставшейся сиротой. Она прожила вместе с Ильей и Симой ещё 15 лет, до самого своего замужества. И всю жизнь поминала его добром.
…Когда я уже была студенткой, у дедушки случилось кровоизлияние в мозг. Потому что он слишком волновался за бабушку, попавшую в больницу. С бабушкой-то все оказалось в порядке, а вот дедушку парализовало. Мы
Дедушка прожил ещё почти 2 года, не вставая с постели. Разум у него был в полном порядке, и ему было очень неудобно, что он доставляет нам такие хлопоты – за ним ухаживать. В редкие минуты затемнения он спросил однажды у бабушки: "Ты замужем?" От неожиданности она даже села: "Илюша, ты о чем спрашиваешь? Конечно, замужем!" "Жалко", – сказал он. "Почему?" "Хотел тебя пригласить в кино…"
Мама пыталась поднять его на ноги – различными лекарствами, массажами, терапиями, – и ей это почти удалось. Если бы не лечащий врач, которая пришла однажды к нам на дом, обнаружила его сидящим на постели и удивленно воскликнула, не думая: "Надо же, Илья Семеныч! Вы сами садитесь! А я уж думала, что Вы и не встанете…" После этого он слег окончательно. В ноябре 1990 года дедушка умер во сне. Беспартийный, критичный, но глубоко советский по своему характеру человек, он не дожил до краха нашей страны всего чуть больше месяца. Можно сказать, что ему в этом отношении повезло…
Сам того не подозревая, дедушка ушёл из жизни вместе с целой эпохой. Во многом трагической, но еще более – героической и славной, в отличие от пришедшей ей на смену ещё более трагической, но карикатурно-тупой, безнадежно-беспpосветной и нелепой по бессмысленности, с которой люди ежедневно теряют в ней свои честь, достоинство, здоровье и жизнь… Эпохи потерянного времени….
Меня зовут Евгения. Женя Калашникова. Фамилия досталась мне от другой бабушки- кубанской казачки, а назвали меня в честь двоюродной тети – той самой дедушкиной племянницы, которую он вырастил. Я родилась в год 50-летия Великого Октября, и не только я сама, но уже и мои родители не знали никакой другой жизни, кроме советской. В то время, как я уже сказала, мы еще не понимали, до какой степени нам повезло. Родиться именно в этой стране и именно в этот исторический промежуток времени на фоне мировой истории человечества было удачей куда большей, чем выиграть какой-то жалкий миллион долларов или евро в лотерею. Окружающая жизнь – спокойная, размеренная, без страхов и стресса, без унижений и слез – казалась нам естественной, как весенний свежий ветер. Казалось, что другой жизни просто и быть не может.
Я родом из среднего по размерам города в средней полосе России. Когда я была маленькой, я искренне не понимала, почему Москва – столица и СССР, и России. «Пусть Москва остается столицей СССР, а столицей России пусть сделают наш город!»- говорила я на полном серьезе своим родным. (Так же как с детским эгоцентризмом я удивлялась, когда встречала детей моложе себя: как, ведь я-то уже родилась! Зачем же людям еще дети? ) Москва была недалеко географически, но в то же время далеко: она ассоциировалась с чем-то величавым, торжественным и светлым. Впервые я побывала в Москве, когда мне было года два. Естественно, ничего об этом не помню. Мама рассказывает, что я заснула у памятника первопечатнику Ивану Федорову – и потом уже спала чуть ли не до самого дома. Наш городок – зеленый летом и занесенный снегом зимой, с широким разливом реки весной и вкуснющими яблоками осенью – состоял из старинного двухэтажного городского центра, пары кварталов с новостройками-пятиэтажками и девятиэтажками (для нас они были в такую новинку, что мы с подружками иногда ходили туда – покататься на лифте!) и остального – двух старинных городских рабочих слобод с одноэтажными домиками, крытыми железом и окруженными садами и огородами. Кое-где еще не было асфальта, а мостовая была вымощена булыжниками. Когда я подросла, мне доставляло огромное удовольствие объезжать наш квартал по кругу на велосипеде. Я знала все выбоинки на дороге и воображала себя смелым всадником на горячем коне – борцом за народное дело…
Мои родители рано разошлись. Разошлись, когда мне было года два, официально развелись, когда мне было 4. Разводы тогда еще были достаточной редкостью, но мама была очень эмансипированная женщина (она первой в нашем городе надела брюки), и раз что-то было не по ее, ее было не остановить. Иногда мне кажется, что лучше бы было, если бы она с ее характером родилась мужчиной, а отец (насколько я могу составить себе
Собственно говоря, я совершенно не помню, каким был отец (кроме его фотографий), но ни разу за все годы своего детства не чувствовала себя ничем обделенной. У нас дома были два замечательных мужчины: дедушка и дядя Шурек, младший мамин брат, которого я даже перестала звать дядей годам к 5: он стал просто моим лучшим другом. А глядя на некоторых отцов своих одноклассников, я в те годы иногда просто радовалась, что мои родители разошлись! Так что жалеть меня было бы совершенно не к месту.
Мама работала на заводе инженером (когда я родилась, она была еще студенткой, а отец – аспирантом), к моим 15 годам стала начальником большого отдела, работа ей нравилась, зарабатывала она хорошо (и чем дальше, тем лучше!), папа исправно платил алименты и не показывался – я была даже благодарна ему за то, что он этого не делал. Не только потому что совсем не знала бы, как себя с ним вести и о чем говорить, но и потому, что он не нарушал покой моего детства. Никто не таскал меня в принудительном порядке по разным домам в выходные, как это делается с детьми разведенных родителей на Западе, хотят они того или нет – потому что «у отца тоже есть его права». Я считаю, что все эти судебные решения принимаются не столько в интересах ребенка, столько в интересах другого родителя, а для самого ребенка они могут быть даже вредны. Я очень благодарна своему отцу за то, что он не был таким эгоистом и не мешал моему счастливому детству!
…Отец пришел один раз ко мне в школу после уроков, когда мне уже стукнуло 15. Я даже не узнала его сначала. Просто посмотрела на него и подумала: «Ой, какие наглые глаза! Прямо как у меня, когда я себя плохо веду….» – и только по этой мысли догадалась, что это был он. Он пришел поздравить меня с 15-летием и тоже чувствовал себя неловко. Мы оба, как и ожидалось, не знали, что сказать. Он сунул мне в руки какую-то техническую книжку: «Ты тут, конечно, ничего не поймешь, но это одна из моих научных публикаций». Он был прав: сопротивление материалов меня не слишком-то интересовало, хотя я и была отличницей по всем предметам, кроме физкультуры (опять-таки не в него: он у нас в молодости был чемпионом области по бегу на короткие дистанции!) «Ну, а характер у тебя какой?» – спросил он. Я пожала плечами. Как можно в двух словах описать незнакомому человеку собственный характер? «Настроение меняется часто. То мне так хорошо, а то просто плакать хочется -и без каких бы то ни было очевидных причин» Он кивнул: «Это мне знакомо…»
Сейчас у меня нормальные, хорошие отношения и с ним, и с его новой семьей.
…Иногда навестить меня приезжала на машине вместе со вторым моим дедушкой моя вторая бабушка- казачка, говорившая с сильным, сладким до приторности южным акцентом. И употреблявшая украинское ласкательное слово «рыбка». Еще когда родители жили вместе, бабушка-казачка получила от меня прозвище “Стенка”, потому что мы с ней так играли: я колотила ногами в высокую белую кафельную стенку ее печи (единственное, что я хорошо помню из всего ее дома!), а она на печку за это ругалась: «Стенка, не бей Женечку!» Потом уже после меня ее стала называть так и вся мамина семья: «Женя, иди, твоя бабка Стенка в гости приехала!» . И мне каждый раз становилось как-то неловко: от мамы я слышала пару нелицеприятных историй об этой бабушке (две женщины, видимо, просто не сошлись характерами, но в детстве, конечно, веришь только своей маме и только ее версии!). «Твоя бабка заворачивала тебя вместо пеленки в старую ветошь из дедовского гаража», «твоя бабка – патологическая врунья – она пыталась подсунуть мне на обед кролика вместо курицы,зная, что кроликов я не ем!»….Если она действительно такая, то зачем же мне тогда с ней встречаться? «Надо, Федя, надо!»- вздыхали мои родные и высылали меня ей навстречу.
От бабушки Стенки сильно пахло духами (она была из тех бабушек, которым «всегда только 45») , и она привозила мне всякую вкуснятину, вроде твердокопченой колбасы (она работала кассиром в магазине). А еще – экзотические вещи: грузинские сладости (чурчхелу) и разноцветные длинноухие абхазские вязаные шапки из овечьей шерсти. Ее мама, моя прабабушка, тоже казачка, была замужем за грузином, и жили они в Абхазии на берегу моря. Говорят, что у прабабки Насти был такой крутой нрав, что ее побаивалась вся деревня, несмотря на то, какая она была маленькая и худенькая. Муж-грузин за глаза посмеивался: «Знаете, как я стал у себя дома хозяином? Я ей никогда не перечу, но потом всегда все делаю по-своему! И вот так и стал настоящим хозяином в доме…» Глуховатая бабка Настя услышит, бывало, только последнюю фразу: «Это кто в доме хозяин? Это ты в доме хозяин?!» «Все-все, молчу, я ничего не говорил…» – ретировался дед Вахтанг… Ее невестка-грузинка рассказывала, что когда бабка Настя идет к ним в гости, их собака чует ее с другого конца деревни, воет и прячется!