Советник царя
Шрифт:
За эти дни я не имел возможности даже посмотреть, что делается у Кузьмы. Когда же я, наконец, нашел время и пришел в мастерские, то он со смущенным видом достал с полки какую-то медную штукенцию и протянул мне. Только я хотел спросить, что же это такое, как понял, что это зажигалка.
Да, эта зажигалка нисколько не напоминала мои изящные рисунки. Грубо спаянная емкость для бензина с торчавшим фитильком, и приделанная к ней конструкция с большим колесиком с видневшимся под ним кусочком обточенного квадратом кремня.
Кузьма извиняющимся тоном сказал:
–
Он ловко крутанул большим пальцем колесо, и из-под него брызнула целая куча искр, и фитиль загорелся синеватым пламенем.
– Не знаю,- продолжил он извиняющимся голосом,- нужна ли будет кому такая забава. Ведь ежели куда ехать, надо и бутылку с вашим бензином везти.
– Ну и совсем не обязательно,- возразил я, вон у тебя емкость, какая большая, быстрее кремень сотрется, чем бензин кончится. И смотри, ты в дождь попробуй в поле костер разжечь, трут сухой, где найдешь? А такой зажигалкой запросто. Так что давай сделайте дюжину, я для начала подарю несколько, а там посмотрим, будут брать, будем и делать. Вот только нужно кое-что доделать, чтобы огонь ветром не задувало, да и крышка нужна к ней, я тебе ее сейчас нарисую.
– Погоди, Сергий Аникитович, - остановил меня Кузьма, - вот посмотри,- и он достал с полки микроскоп, который пылился там уже почти все лето.
– Сделал я, наконец, все. Теперь принимай работу.
Я смотрел на бронзовый микроскоп и даже не знал, что сказать.
Быстро схватив предметное стеклышко из коробки, где они лежали уже пару месяцев, я капнул на него воды и положил на столик над конденсором, повернул зеркальце, чтобы оно направляло солнечный свет на препарат, и приник к окуляру, движение винтом и вскоре увидел мелькание простейших в толще водной глади.
Да это был уже микроскоп.
Кузьма с пониманием следил за моими движениями.
– Ежели бы ты Сергий Аникитович знал, сколько я с этими линзами мучился. Они же крохотные совсем должны быть. Их в руках не удержать. Хорошо, что можно самому теперь через стекла смотреть. И спиртовки теперь у меня разные есть. Но все равно, на десяток испорченных линз, только одна хорошая получается, а то и меньше. Пока придумал, как их в окулярах закреплять, тоже много поломал. Но теперь, я уже больше знаю и если второй микроскоп делать, то быстрее получится. И стекло сейчас у Дельторова лучше стало. Он ведь мне совсем по-другому теперь его варит.
Итак, что я имею? А имею я мастера, который сам еще не знает себе цены. Зато некоторые личности цену ему прекрасно понимают. Придется, пожалуй, и его отправлять в Заречье под охрану стрельцов. А то в один прекрасный день пойдет он на торг или еще куда, и исчезнет.
– Кузьма, а из подмастерьев, есть ли, кто науку эту постигает?
– Да есть парочка, интересно им все это дело.
– Тогда слушай внимательно, с сегодняшнего дня, все мастерские передаешь на Матвея. А ты с этими подмастерьями занимаешься только линзами, Сам учись и их учи. Ты начал грамоту изучать, вот пусть и они с
Парень жалобно посмотрел на меня:
– Сергий Аникитович, такое дело у меня, тут в посаде девица на примете есть. Так, как же быть, мне туда тоже с охраной ходить?
– А кто она твоя девица?
– Да дочка же наставника моего, из-за чего и уйти мне тогда пришлось. Отец то все ее метил повыше пристроить.
– Так, что же молчал дурья голова? Давно бы сказал, уже бы высватали тебе девицу. Так, что не горюй, завтра сватов зашлем и посмотрим, смогут ли нашим сватам от ворот поворот дать.
Оставив обнадеженного Кузьму, я вернулся к митрополиту. Тот, лежа в кровати уже активно руководил толпой монахов собравшихся вокруг него.
Увидев меня, он решительно сказал:
– Все Щепотнев, сейчас за мной возок прибудет, и поеду я к себе. Дел у меня много, недосуг в кровати вылеживать. А ты, когда там говорил надо швы снимать, через десять дней? Вот через седьмицу и приезжай, есть нам, о чем поговорить. От меня передай благодарность великую Иоанну Васильевичу, что тебя прислал, а когда его увижу, самолично поблагодарю.
Когда Антония под руки выводили и укладывали в возок, вокруг собрались все присутствующие, а за воротами волновалось людское море. Уже вся Москва знала, что митрополит болен был смертельно, и что царский лекарь болезнь от него отвел.
Антоний благословил всех и возок выехал в открытые ворота, где по мере его проезда все ожидающие падали на колени и крестились.
Когда я, провожая возок ненароком вышел за ворота, то стоявшие там, увидев меня, вновь попадали на колени. Не зная, как реагировать на такое, я быстро смылся к себе на подворье.
Да, уж вылечил я митрополита на свою голову. И до этого меня уже чуть не вся Москва знала, а теперь и подавно, хоть на улицу не выходи.
Дав распоряжение конюху приготовить для меня коня, я пошел собираться для поездки в Кремль. И все равно, когда я с охраной выехали на рысях из ворот, почти до самого Кремля нас сопровождал гул голосов.
Меня безошибочно узнавали, многие кричали:
– Благослови тебя Господь боярин.
В приказе я переоделся и прошел к царю.
Иоанн Васильевич, по-прежнему, как и три дня назад имел озабоченный вид.
Было видно, что вопросы о здоровье митрополита он задает без особого интереса. Волновало его, что-то другое.
Махнув рукой страже, чтобы все вышли, он посмотрел на меня и сказал:
– Весть сегодня мне гонец доставил, вот уж несколько дней, как Стефан Баторий погиб.
Я сделал слегка удивленное лицо:
– Великий государь, хоть и ужасное событие произошло, но для царства твоего одним врагом меньше стало. Можно ли мне полюбопытствовать, что же с королем польским и великим князем литовским приключилось.