Советская агентура: очерки истории СССР в послевоенные годы (1944-1948)

В июне 1992 г., всего несколько месяцев после распада Советского Союза и возникновения независимой Украины, я и моя невеста Орыся сели в Москве на поезд, чтобы спустя двадцать семь часов сойти во Львове с намерением обвенчаться там в Георгиевском соборе. Мы были молоды и достаточно наивны, а Украина тогда еще не пришла в себя после торжеств, ознаменовавших обретение независимости. Все архивы широко распахнули свои двери, практически любой документ был доступен для исследователей. И вот в один прекрасный день, пока мы с моей молодой женой преодолевали множество препятствий, встававших на пути двух никому неизвестных американцев, вознамерившихся обвенчаться в главной святыне Украинской греко-католической церкви, мы набрели на Государственный архив Львовской области (Державний архiв Львiвської областi). Не встретив у входа в здание старого бенедиктинского монастыря никакой охраны, мы вошли прямо в главный корпус. Все архивные службы были закрыты на обед, и мы поднялись наверх в кабинет заместителя директора — Лидии Михайловны Минаевой. Встреча с этой женщиной изменила всю нашу жизнь.

Русская

по национальности, “восточница”, Лидия Михайловна попала на Западную Украину после Второй мировой войны — молодая жена офицера МВД, сотрудника уголовного розыска. Муж Минаевой принадлежал к так называемому активу, направленному на Западную Украину после Великой Отечественной войны для советизации этого региона. Очень добрый и щедрый человек, Лидия Михайловна прекрасно помнила события всех тех пятидесяти лет, что она провела в столице украинского националистического движения. Поступив во Львовский областной архив на работу машинисткой, она впоследствии стала его директором, проработав на этом посту около двадцати пяти лет — вплоть до распада Советского Союза. В 1992 г., на волне украинизации государственных структур и частных предприятий, Минаеву понизили в должности, переведя в заместители директора. С самого первой нашей встречи Лидия Михайловна принялась убеждать меня — молодого историка, интересовавшегося дореволюционной Россией, — заняться изучением украинского национализма 1940-х гг. Встреча с Минаевой перевернула мою жизнь и коренным образом изменила мои исследовательские планы. На протяжении последующих семи лет, ставших последними годами жизни этой удивительной женщины, Лидия Михайловна знакомила меня с историей борьбы советской власти с националистическим подпольем на Западной Украине и вводила меня в круг источников. За это время ни разу я не получил отказ на требование о выдаче дел. Лидия Михайловна с большим подозрением относилась к возрождению в 1990-е гг. некоторых самых неприглядных сторон украинского националистического экстремизма. Эти опасения подвигли Минаеву на то, чтобы заняться поиском документов — не только в фондах Львовского областного архива, но также и в собраниях других архивных хранилищ Западной и Центральной Украины, в том числе и в архиве Службы Безпеки Украины (СБУ) — органа государственной безопасности постсоветской Украины, фонды которого иначе остались бы для меня недоступными. Тогда же я сам углубился в изыскания в соответствующих архивах Киева, Москвы и других мест. В 1990-е гг. наш совместный международный проект получал финансовую поддержку Фонда Гарри Франка Гуггенхейма (Harry Frank Guggenheim Foundation) и других источников. Цель нашего проекта заключалась в том, чтобы воссоздать подлинную историю украинского националистического движения во время Второй мировой войны и в первые послевоенные десятилетия. В этой истории украинский народ, подвергавшийся двойному террору — как со стороны советской власти, так и со стороны украинского повстанческого движения — предстает одновременно и жертвой, и пособником противоборствующих сторон.

По мере того как во Львове и других местах возрастала активность экстремистских групп, рушились наши надежды когда-нибудь опубликовать наше многотомное документальное исследование в Украине и для украинцев. Из уст в уста передавались неприятные истории о коррупции и запугивании. Доходило даже до прямых угроз расправиться с нашими основными сотрудниками и их близкими. Порой бесследно и без всяких объяснений исчезали документы. Поэтому мы с Лидией Михайловной решили использовать то недолгое время, пока еще была такая возможность, и собрать как можно больше документов, сделать с них копии и переправить их на Запад. Я хочу подчеркнуть: все это делалось законным путем. Я лично потратил множество часов, занимаясь отправкой нескольких сотен килограмм документальных материалов — самолетом, поездом или пользуясь услугами международных транспортных компаний. Лидия Михайловна Минаева скончалась в феврале 1999 г. и с ее смертью, по-видимому, закончился и наш совместный проект.

К 2000 г. мне удалось создать коллекцию им. Минаевой — там хранятся несколько тысяч фотографий, которые мы с ней собирали на протяжении многих лет по различным архивам и частным собраниям. Среди них несколько сотен оригинальных фотографий, приобретенных нами в Украине или — и таких снимков больше всего — через интернет на сайте Ebay Deutschland. Появление интернета и объединение Германии привели к тому, что внезапно для исследователей стали доступными в буквальном смысле слова миллионы фотографий, снятых с помощью “Лейки” солдатами вермахта на Восточном фронте. В фонде Минаевой также находятся копии (а не оригиналы) документов из архивов России (Москва), Украины (Киев, Львов, Тернополь, Дрогобыч и др.), Германии, Великобритании, США и Израиля — всего около 70 тыс. листов. В последние годы многие из материалов, собранных мною и Лидией Михайловной Минаевой в 1990-е гг., были снова засекречены и стали недоступны для исследователей, как в Украине, так и в России, — такова предыстория этнического конфликта, вспыхнувшего во время президентских выборов в Украине в 2004 г.

После событий 2004 г. публикация этих материалов на языках, доступных как для русских, так и для украинских читателей, приобрела особую значимость. Настоящее исследование представляет собой первый том из запланированной серии изданий, посвященных истории противоборства украинского националистического движения с советской властью в 1940-е гг. Предполагается, что тома будут выходить регулярно с промежутком в два-три года.

Это некоммерческий проект. Помимо ограниченного числа печатных экземпляров (в США для научных библиотек будет выпускаться особое репринтное издание в твердом переплете на бескислотной бумаге), все тома этой серии будут бесплатно распространяться в электронном

виде — полный текст каждой книги будет размещен на сайте http://www.sovhistory.org/ — “Современная история” (название нашей серии).

В заключение я хотел бы выразить благодарность множеству различных организаций и частных лиц, однако в соответствии с их пожеланиями, я не называю здесь их имен. Несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет после распада Советского Союза и почти шестьдесят лет спустя тех событий, о которых в основном идет речь в этом издании, обсуждаемые здесь вопросы и особенно воспроизводимые архивные материалы продолжают вызывать очень острую реакцию. Как автор, я несу полную ответственность за содержание этой книги и за публикацию документов.

Джеффри Бурдс

г. Бостон (США)

Ноябрь 2006 г.

[email protected]

В своем классическом исследовании “Великий страх 1789 года” французский историк Жорж Лефевр показал, какое сильное воздействие могут оказывать слухи. Вместе с паникой, захлестнувшей сельскую Францию в роковые для ее истории весну и лето 1789 г., когда события развивались с калейдоскопической быстротой, эти слухи значительно больше влияли на общественные настроения, чем сама действительность.

Нет сомнения, что такая же же паника охватила советских граждан по следам горячих событий Второй мировой войны. Ужас перед уголовными бандами господствовал в настроениях послевоенного советского общества. Неопубликованное письмо в “Правду” рабочих подмосковного города Подольска передает общественную атмосферу ноября 1945 г.:

Обнаглевшие бандиты и воры нападают на мирных граждан… не только вечером, но убивают, раздевают и грабят средь бела дня — и не только в темных переулках, но и на главных улицах… даже около горкома и горсовета. После работы люди собираются группами, чтобы не страшно было идти домой. Собрания после работы плохо посещаются, так как рабочие боятся оставаться, боятся нападения на пути домой. Но и дома они не чувствуют себя спокойно, потому что грабежи происходят и днем и ночью [2] .

Некто Р. [3] писала своему мужу 14 октября 1946 г. из другого подмосковного городка: “Стало ужасно жить в Загорске. Вечерами часто происходят грабежи и убийства. Вчера вечером Александр Александрович получил от завода 8000 рублей за строительство. Они [бандиты — Дж. Б.] разрезали его на части. Его голова была полностью отделена от тела и заброшена в рощу. Три дня назад Ритка с подругой возвращалась из института около полвосьмого вечера. У нее отняли кошелек, а подругу утащили на горку и раздели. Стало просто страшно ходить по вечерам”. Гражданка Ш. писала своему родственнику 1 ноября 1946 г. из крупнейшего текстильного центра Иваново: “Тут все новости плохие, просто ужасные. Вчера бандиты напали на отца, мать и сестру. Они возвращались с поезда одни и им приставили к спине нож. Я даже не могу сказать, как это ужасно. Я сейчас работаю до 10 вечера и боюсь идти [домой] через базар. Нервы у всех напряжены” [4] . Даже с учетом всех катастрофических событий предыдущих лет, есть множество свидетельств, что для многих советских граждан послевоенное время запомнилось как самый страшный период их жизни. Пожилая женщина из Иваново З. писала своему мужу в ноябре 1946 г.: “Так много грабежей и убийств… Так страшно. Я прожила 61 год и никогда не было такого безобразия” [5] .