Советская цивилизация т.2
Шрифт:
Надо сказать, что почти бесплатное жилье стало настолько привычным, что многие перестали платить даже эти 13 коп. в месяц. В среднем по СССР задолженность из года в год составляла 13,7% начисленной квартплаты, а в Армении, например, в 1989 г. была 30,3%.
Уравнительное право на жилье обеспечивалось ресурсами, государство строило много жилья. Смысл отказа от советского строя прекрасно виден из динамики жилищного строительства (см. рис. 3). Резкий перелом этой динамики наблюдается во всех странах, имевших, по примеру СССР, уравнительную жилищную политику и отказавшихся от нее ввиду принятия программы МВФ. Переход от уравнительного распределения к рыночному сразу делает жилье недоступным для большинства населения. И жилищные
Рис.3 Строительство жилья в России (тыс. квартир)
Напротив, в СССР жилищные условия населения неуклонно улучшались. Многим было противно, что это улучшение идет медленно — это они называли «равенство в бедности». В мышлении уже были сильны стереотипы социал-дарвинизма. Эта часть общества подсознательно уже желала разделения людей — роскошное жилье для одних и ночлежка для других. Сами они лично, как правило, были уверены, что попадут в «сильную» часть.
Усилиями поэтов и публицистов в массовом сознании было создано ощущение, что чуть ли не полстраны живет в коммуналках. Реальность была такова: в 1989 г. в городских поселениях СССР 83,5% граждан жили в отдельных квартирах, 5,8% в общих квартирах, 9,6% в общежитиях, 1,1% — в бараках и других помещениях. Чтобы проклинать за «коммуналки» советский строй, надо было просто не считать за людей ту треть населения даже богатого Запада, которая проживает именно «в иных помещениях» и считала бы за счастье иметь собственную комнату в общей квартире. О трущобах Рио де Жанейро, в которых без воды и канализации живет 3 млн. человек, и говорить нечего.
В жилищной сфере отказ от уравниловки означает качественный скачок — бедняки постепенно потеряют жилье. Этот процесс идет быстро — по данным МВД, уже в 1996 г. в России было около 4 млн. бездомных. Б.Ельцин в 1992 г. обещал, что Россия финансирует устройство ночлежек (он их мягко назвал «ночными пансионатами»). Из этого следует, что обнищание с потерей жилища было предусмотрено в программе реформы. О покупке чьих квартир взывают тысячи расклеенных по Москве объявлений? Квартир обедневших людей, которые «уплотняются», чтобы совместно проесть жилплощадь родственника или друга. А потом? Заболел ребенок, надо денег на врача да на лекарства — и продаст мать квартиру, переедет в барак, а там и в картонный ящик. Это все известно по Чикаго да по Риму. По данным на конец 1993 г. в России насчитывалось около 4 млн. бездомных («Информационный бюллетень ВЦИОМ», 1995, № 4).
Понятно, что раз влиятельное меньшинство (активная часть интеллигенции) при пассивном согласии большинства отвергли уравнительный принцип, то советский строй был обречен. Покуда общественное сознание принимает идеологические установки социал-дарвинизма, и речи не идет о его восстановлении. Часть народа неизбежно вымрет. Но если граждане не отважатся взглянуть правде в глаза и не захотят понять, какой выбор они поддерживают и от чего отказываются, вымирание вообще не остановится. Расщепленное сознание не позволяет овладеть действительностью и принимать разумные решения.
А положение именно таково: люди, отказавшиеся от уравнительных принципов и неоднократно подтвердившие этот свой выбор, продолжают по отношению к себе лично требовать именно уравниловки — в ущерб другим. И при этом они явно не понимают, что требуют именно уравниловки, в самом примитивном, «совковом» смысле слова.
Зимой 2001 г. множество людей, одетых в норковые шубы и дубленки, выходили на улицы Владивостока и других городов Приморья с плакатами «Хотим жить!» Так они требовали, чтобы государство обеспечило их дома теплом. Большинство этих людей отвергали
Согласно антиуравнительным установкам этих людей, были закрыты нерентабельные шахты Приморья. В советском хозяйстве, ориентированном на потребление, а не на прибыль, эти шахты были разумны и эффективны, а в обществе, основанном на конкуренции, они неразумны и неэффективны. Это образованные люди также должны были понять, и об этом их предупреждали. Таким образом, тепло в Приморье стало очень дорого. Грубо говоря, оно этим дамам в советских норковых шубах не по карману. Согласно их собственным, выстраданным антисоветским принципам, эти дамы должны были тихонько лечь и замерзнуть. Как сказал Мальтус, «природа повелевает им удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».
Сделав выбор в пользу рыночного распределения благ (удовлетворение платежеспособного спроса) и отказавшись от уравнительного (удовлетворение потребности), жители Приморья четко и определенно отказались от права на жизнь как естественного права. Отказ от уравнительного распределения в чистом виде означает, что право на жизнь имеет лишь тот, кто может заплатить за витальные, необходимые для жизни блага. И государство при этом обязано только обеспечить свободу рынка.
В 2001 г. стало очевидно, что большинство жителей Приморья купить тепло по его реальной рыночной цене не могут. Потребность есть, а платежеспособного спроса нет. Поэтому плакат «Хотим жить!» смысла не имел. На этот плакат Греф резонно может ответить: «Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает». Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: «Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!». А Греф столь же резонно им ответит: «Вы имеете полную свободу покупать тепло и энергоносители — хоть у Березовского, хоть в Венесуэле. Но вы не имеете права требовать их от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.».
И тут выяснилось, что люди просят именно уравниловки — предоставления им тепла не через рынок, а как при советском строе — «по едокам». Они хотели бы, чтобы им локально, в порядке исключения, вернули определенную часть советской уравнительной системы. По мере того, как власть будет продавливать жилищно-коммунальную реформу, таких желающих будет становиться все больше и больше.
Важно подчеркнуть, что всю эту интеллигенцию Приморья никак нельзя заподозрить в неискренности, в желании «проехать за чужой счет». Она действительно не понимает, что означало ее требование отказа от уравниловки — «об отоплении как-то не подумали». Ее уверенность в праве на отопление и ее ненависть к «равенству в бедности» расположены на разных уровнях сознания. Первое чувство — на уровне стереотипов европейски образованного сытого человека, а второе — на уровне ушедших в глубину подсознания архетипов «уравнительного крестьянского коммунизма». Расщепление этих двух уровней и привело к тяжелейшему кризису.
В своем походе против уравниловки либеральная интеллигенция совершила еще одну практически очень важную, хотя и не фундаментальную, ошибку. Она не подумала о том, что большие социально-технические системы, подобные отоплению, обладают очень большой инерцией. В течение длительного времени при советском строе они проектировались и строились исходя из принципа уравнительного распределения благ. Даже если при этом кто-то отлынивал от копеечной платы, это было несущественно — для государства было дешевле покрыть их долги, чем устраивать сложный и дорогой индивидуальный контроль.