Советская поэзия. Том первый

Коллектив авторов

СКАЛЫ

Вечереет. Над ущельем, над скопленьем грозной мглы Как орел, я опустился на крутой уступ скалы. Тень моя ползет по склону всем теням наперекор, Как душа моя, открыто каменное сердце гор. Здесь бы надо человека, знающего чудеса, Здесь бы надо живописца, чтоб не умерла краса; Позолоченные солнцем поднебесные хребты И до головокруженья ощущенье высоты. Бурная река в ущелье извивается змеей, Валуны над нею с просо кажутся величиной; А пещеры приоткрыли пасть большую, как у льва. Над развалинами замка заугукала сова. О ущелье! Если б мысли были так же глубоки И прозрачно было б сердце, как вода твоей

реки, Высоко б летала песня — над горами, над людьми И не каждый торопился б состязаться с Низами, Горы! Трещина коснулась их высокой седины Словно вражьими мечами надвое рассечены. Не ответите ли, скалы, прорезающие высь, Сколько здесь мечей бряцало, как пожары здесь вились; Как гранит тысячелетний дымом пороха пропах, Как звенящие копыта затоптали Карабах; Как, дворец свой бросив, в горы убежал Ибрагим-хан, Свил гнездо себе, как коршун, возле скал Ибрагим-хан. Не ответите ли, скалы, вам увидеть привелось, Сколько пролилось на камни материнских горьких слез? Сколько здесь сестер рыдало, как был горек плач вдовы, Впрочем, что вам эти слезы, если каменные вы! Сколько сбрасывали лучших и отважных со скалы, Сколько с родиной рассталось незабвенных Кер-оглы? Сколько горестей храните, как трава на вас горька, Сколько крови на граните накопилось за века? Сколько воинов бесстрашных не снесли здесь головы, Впрочем, что мои вопросы, если каменные вы.

УЙГУН

(Род. в 1905 г.)

С узбекского

ВЕСНА

Ты пришла бессмертного надеждой, Радуя, даря, животворя, Рея зорь стоцветною одеждой, Радугой дождей своих горя. У тебя опять обычай прежний, — Будто бы играя, без труда, К жизни будишь ты простор безбрежный, Устали не зная никогда. Ты дохнешь — и голые деревья Вспыхнут цветом радости кругом, Ты пройдешь — и горные кочевья Изумрудным заблестят ковром. Девушку-колхозницу ты будишь, Теплым ветром гладя по кудрям. И весь день щедроты света будешь Лить без счета долам и горам. В небеса ли синие, в глаза ли, В ясные глаза ль твои гляжу… Я свои заветные газели В честь тебя, прекрасная, сложу. Звоном соловьиного дастана Сад мой благодатно ороси, В пиале багряного тюльпана Счастия вино мне поднеси. Ты идешь и на землю низводишь, Как фиалки, синий небосклон. Ты во всем на нашу жизнь походишь, И в тебя безумно я влюблен. Ты во всем подобна жизни нашей, Но отлична от тебя она, — Ты лишь миг сияешь, солнца краше, А она — бессмертная весна.

‹1928›

ПУШКИН

Озаренная луною ночь Из-за моря южного встает, И поэт у моря, и над ним Ореолом звездный небосвод. Он стоял на темном берегу, Руку положив себе на грудь. И у ног его шумел прибой, Вечных волн необозримый путь. Бушевал глухой морской простор И поэта сердце чаровал, Неумолчный гул могучих воли Звезд ночных, казалось, достигал. И, глубокой думой обуян, На морскую ширь глядел поэт. Мнилось: на вопросы дум своих В шуме волн он находил ответ. Да, он сам был морем, и над ним Черные громады скал вознес Весь его жестокий, темный век В гуле гнева и в потоке слез. И чем больше в даль его стихов Смотришь, тем просторы их ясней. То сверкают молнией они, То ласкают ветерка нежней. Вечности печать несут они, Ни забвенья им, ни смерти нет, И чем дальше будут жить они, Тем победней будут лить свой свет.

‹1937›

МОЕМУ ВРАЧУ

Нет, мой милый, заботливый доктор, не прикладывай ухо к груди, хоть и долго живет мое сердце, а стучит оно гордо, упрямо. Если пульс мой желаешь проверить, по стихам моим новым суди: их горенье, порывы и взлеты — это точная кардиограмма!

‹1965›

ЯКОВ ШВЕДОВ

(Род. в 1905 г.)

ОРЛЕНОК

Орленок, орленок, Взлети

выше солнца И степи с высот огляди! Навеки умолкли веселые хлопцы, В живых я остался один. Орленок, орленок, Блесни опереньем, Собою затми белый свет. Не хочется думать о смерти, поверь мне, В шестнадцать мальчишеских лет. Орленок, орленок, гремучей гранатой От сопки солдат отмело. Меня называли орленком в отряде, Враги называют орлом. Орленок, орленок, Мой верный товарищ, Ты видишь, что я уцелел, Лети на станицу, родимой расскажешь Как сына вели на расстрел. Орленок, орленок, Товарищ крылатый, Ковыльные степи в огне, На помощь спешат комсомольцы-орлята, И жизнь возвратится ко мне. Орленок, орленок, Идут эшелоны, Победа борьбой решена. У власти орлиной орлят миллионы, И нами гордится страна!

‹1936›

БЕТТИ АЛЬВЕР

(Род. в 1906 г.)

С эстонского

ПЕВЕЦ

Когда к бурде привыкшие невежды сок драгоценный смешивают с грязью и гонят Музу в нищие одежды, чтоб Золушкой служила безобразью, — тогда, не унижаясь до укоров, певец уходит из толпы базарной, чтоб исступленно, вдалеке от взоров служить отважно правде светозарной. Как выкрики сердитого ребенка, который луч сломать наивно хочет, издевки, раздающиеся громко, не омрачат певца, не заморочат. Ему известно, что все те же люди, сегодня улюлюкавшие брату, держа и мех и золото на блюде, придут оплакивать поэзии утрату.

ГОЛОСА

Когда смолкает город, никнет ветер, в храпящий рот луна из окон светит, грибы глядят сквозь мох небесный — звезды, тогда не сплю, хожу, смотрю, — в просторах рождается какой-то странный шорох, и дальнюю сирену глушит воздух. Но вдруг — звучанье арфы и органа, на дне ведра — чечетка урагана, в углу двора мяукает насос, цепь на мосту — мелодия металла, визжит петух на башне средь квартала, и в глубине подвала — толстый бас. От смеха флейта в облаках икает, в земле гигантский бубен не смолкает, и я еще справляюсь, несомненно, с нашествием, грядущим еженощно, но сквозь меня уже стремится мощно великая симфония вселенной.

МУЗЕ

Безумная муза, слепая во злобе, умерь свои стоны, утихни на милость! Мы скоро с тобою зашамкаем обе, вот нынче, и верно, я зуба лишилась. И вовсе не думай, что долг мой доставить тебя к небесам, где витает твой гений. Наш климат сырой высотой не исправить, там будет, пожалуй, еще холоднее. И что это вдруг от подружек веселых туда понесло тебя, душу-голубу? Неужто и впрямь в наших северных селах барашков кудрявых не хватит на шубу? Вдвоем, как за пазухой господа бога, две шустрых старухи, не нужные людям, давай-ка наварим душистого грога — и всех осмеем, и себя не забудем.

ФЛЕЙТИСТКА

Бедняга мой отец играл в оркестре, я рано флейту приняла в подарок, и блики чудные во мгле души воскресли, был нотный лист таинствен, сладок, ярок Смеялась флейта, жаловалась миру, а я играть должна была трактиру, где часто пил отец и день и ночь и пьяницам хвалил флейтистку-дочь. Отца вогнали в гроб трактир и пьянки, и стали ноты меркнуть и пылиться. Пошла учиться — барышни-мещанки сочли, что я — дурнушка и тупица. Весной ушла бродяжить, очень скоро меня до нитки обобрали воры: ни паспорта, ни денег, слезы, больно, — так нить судьбы запуталась невольно. Обидчики смеялись над слезами, был хлеб мой нищ, судьба невыносима. Но дух соединялся с небесами, когда ко рту я флейту подносила. В лучах вечерних день скользил к закату обидчики внимали музыканту, и только вдохновенья дуновенье касалось нот на краткое мгновенье.

* * *

Говори со мною тихо, слух становится острее. Говори со мною тихо, тихое пойму быстрее. Счастья голос и кручины я ловлю сквозь ветра волны. Только голос мертвечины глухотой встречаю полной.

АГНИЯ БАРТО

(Род. в 1906 г.)

НАШ СОСЕД ИВАН ПЕТРОВИЧ