Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил
Шрифт:
Сейчас остается только подвести политические итоги этому мятежу, этой жалкой, постыдной пародии на мятеж. Мы имеем уже массу доказательств, что многие члены партии левых эсеров с возмущением относятся в авантюре, которая была затеяна за их спиной. Этому мы были свидетелями хотя бы тогда, когда читали заявление левых эсеров Москвы, негодующих против небольших групп интеллигентов, которые в атмосфере зияющей пустоты довели себя до настоящего политического опьянения.
Восставшая оппозиция пыталась достать средства из разных источников: тут было и крестьянство из бедняков, которые чувствуют себя обиженными, что и неудивительно, ибо и всем трудно и тяжело теперь живется после войны на Руси, а бедняки в своих захолустьях еще не научились охватывать всю политику в целом. Когда им говорят об оккупированной Украине, они искренно ей сочувствуют, но разве в начале войны, в эпоху царизма, не говорилось точно так же о Сербии, о распятой Бельгии, к которой мы должны идти на помощь? Что мы тогда отвечали? Мы отвечали тогда, что в этой войне вы не освободите ни Бельгию, ни Сербию, ни Польшу!
Кто бы ни победил в этой бойне, мелкие, слабые и отсталые народы будут жертвою сильных хищников и будут растоптаны; и когда нам говорят, что Украина занята, что она распинается контрреволюционными империалистами, мы, разумеется, не хуже всякого зная, что творится на Украине, говорим: освободить Украину может только сила,
У революционного класса, когда он сознает, что на него наступают его враги, всегда найдется достаточно революционной энергии, чтобы этому наступающему врагу создать величайшее препятствие, затруднение, и чтобы заставить израсходовать огромные массы империалистических сил. Но если бы мы сейчас оказались вовлеченными в войну с Германией тем фактом, что убит германский посол, если бы пришлось сдавать Петроград, Москву, – русский рабочий и крестьянин знал бы, что этим мы обязаны не исторической неизбежности, а только провокации левых эсеров. И я потому говорю, что та партия, которая могла быть так безумна со своей маленькой кликой во главе, что стала против воли и сознания подавляющего большинства рабочих и крестьян, – эта партия убила себя в дни 6 и 7 июля навсегда. Эта партия воскрешена быть не может!
Если нам не доверяют, если не доверяют русским рабочим и крестьянам, то я спрашиваю, на кого рассчитывают эти авантюристы, затевая борьбу с Германией? Ведь они затевали не партийный раскол где-нибудь на заграничном съезде: они хотели противопоставить Россию Германии и обрушить на нас войну. При этом они не доверяли – кому? Рабочим и крестьянам! Они против них и помимо них хотели вызвать войну, которую должны были вести рабочие и крестьяне, те самые, за спиной которых они организовали свой заговор. Каким путем, какими средствами и силами они вели бы эту войну? Они нам показали это. Они сказали: это будет не регулярная война с Германией, а восстание путем организации партизанских отрядов. Мы видели в Трехсвятительском пер. боеспособность этих партизанских отрядов из того факта, что наш плененный разведчик приводил двух пленных с винтовками, или что после первого снаряда весь отряд рассыпался, находя, что если весь штаб удирает, то незачем и ему оставаться; и он разбежался по Владимирскому шоссе. И вот такие кучки с такой армией и идеей хотели против вас подняться, чтобы вести войну с Германией.
Как бы этот эпизод ни закончился, опасность того, что эта провокация может достигнуть своей цели, еще не исчезла, потому что крайняя милитаристическая партия в Германии, которую не удовлетворяет ничто, даже Брест-Литовский мир, готова использовать всякий подарок, который ей преподносится со стороны ли правых с.-р., монархистов или левых с.-р. Опасность еще не прошла. Мы не знаем, каковы будут результаты, но мы знаем одно, что после авантюры 6–7 июля одной политической партией на русской земле стало меньше.
Мы явимся вместе с вами всюду, к каждому крестьянину и спросим его: хочешь ли ты сейчас, сегодня, выступить на войну с Германией? Если ты не согласен, то знай, что партия левых с.-р. хотела тебя заставить это сделать, и потому, что мы, Советская власть, считаем, что это было бы гибельно для тебя, она пыталась нас представить, как агентов германского империализма, как друзей его крайнего крыла. Она нас изображала, как врагов русского народа, только потому, что мы говорили, что русский народ был бы безумным сейчас, если бы по своему желанию открыл ворота войне! Мы пойдем отсюда ко всем крестьянам и понесем им имена тех депутатов, которые здесь одобрили эту бесчестную провокацию. Мы спросим каждого крестьянина в каждом глухом углу в деревне: Иванов или Петров, хочешь ли ты воевать теперь с немцами? И мы посмотрим, как выскажется после этого Советская власть на местах, как выскажутся миллионы и десятки миллионов рабочих и крестьян. Их ответ будет таков же, как и ваше заявление здесь, что вы остались на той точке зрения, которую мы утвердили на решающем съезде: [290] мы войны вести не хотим. За мир мы заплатили ценою дорогих уступок. Мы знаем сейчас, в настоящий момент, какими бесчестными средствами пытается англо-французский империализм втянуть нас в войну, и как наши злейшие враги пытаются захватить города, для того чтобы англо-французскому империализму проложить дорогу. Напрасно! В Ярославле контрреволюционные банды окружены нашими войсками, Сызрань, которая была занята чехо-словаками, занята нами. Я, товарищи, не сомневаюсь, что бесчестная авантюра левых с.-р. внесет отрезвление в сознание тех, которые продолжали колебаться и сомневаться и не давали себе отчета, откуда, из какого угла исходит истерический вопль о мире, о том, что мы решили не входить в войну с Германией. Мы не сомневаемся, что и для нашей Красной Армии московские события послужат уроком для укрепления дисциплины. В Красной Армии лучше поймут, что нам нужна армия, построенная по науке, что партизанские отряды – это кустарнические, ребяческие отряды, что нам необходимо упрочить дисциплину, при которой такого рода авантюра будет больше невозможна. Московский опыт даст возможность всякому солдату понять, что, при отсутствии дисциплины, возможно кровопролитие и братоубийство. Красная Армия есть вооруженный орган Советской власти; она служит не себе самой, не тому или другому кружку, а рабоче-крестьянским целям: воля народа представлена на Всероссийском Съезде Советов, а поэтому, долг Красной Армии – твердо и беспрекословно подавлять тех, которые осмеливаются высказываться против суверенного органа Советской власти. Скажем этой Красной Армии, объясним ей, что здесь перед нами звенья одной и той же цепи: чехо-словацкое наступление
290
Речь идет о IV Съезде Советов, ратифицировавшем Брестский мирный договор.
Мы скажем Красной Армии, что мы хотим обороняться от войны, и если нам удастся замирение на англо-французском фронте, то запишем в книге, как плюс, что мы достигли мира, что империалисты нас оставили в покое, отошли от нас прочь; этим самым мы сделаем большое завоевание для русского народа. Если же белогвардейцы или англичане со своим десантом, меньшевики, правые с.-р. или левые с.-р. будут наступать, мы будем обороняться со всем ожесточением. Тогда мы шутить не будем!
Мы готовы были сказать: как запутались все эти ребята! Какая жалкая игра зарвавшихся ребят! Я и другие члены Совета Народных Комиссаров так и говорили. Можно ли было относиться серьезно, можно ли было видеть здесь заговор? Но, вместе с тем, ведь эти ребята, провоцируя положение, устраивают восстание, убивают лиц, которые в объективных условиях стоят под охраной Советской власти. Нет! Таким ребятам места здесь нет. Здесь идет речь не о судьбе одной группы интеллигентов, а о судьбе Советской России, и мы не позволим, чтобы такая ставка была бита чьими бы то ни было выходками. В таких случаях есть только один метод у Советской власти, который вами считается правильным и который вы одобряете: кто покусится на Советскую власть не критикой, а действием, тому мы на железо отвечать будем сталью. Мы обязаны власть рабочих и крестьян отстаивать теми средствами и путями, которые нами испытаны, и теми же мерами, которые употребляются нашими врагами. Советская власть существует и будет существовать и упрочит русскую революцию для установления европейской и мировой республики труда. [291]
291
По окончании речи тов. Троцкого выступали представители фракций Съезда. После выступления представителя федерации анархистов-коммунистов Гарина выступила представительница Елецкой организации левых эсеров. В оглашенном ею от имени Елецкой организации заявлении, клеймившем позором предательское выступление ЦК левых эсеров, содержался призыв ко всем членам партии сплотиться вокруг Советской власти против изменников и контрреволюционеров.
Выступивший затем в прениях от фракции соц. – дем. – интернационалистов Лозовский, осуждая выступление левых эсеров, протестовал против репрессий по отношению к партии в целом. С протестом против репрессий по отношению к местным организациям эсеров выступил представитель фракции с.-р. – максималистов Ф. Светлов. Последним выступал представитель соц. – дем. – левых интернационалистов Линдов, призывавший к сплочению вокруг Советов для борьбы с контрреволюцией.
I. Заключительное слово
Товарищи, здесь была установлена аналогия, которая на первый, поверхностный взгляд напрашивается сама собой, – между лево-эсеровским восстанием, или, вернее, пародией восстания, и между июльскими днями в Петрограде в прошлом году. [292] С тех дней прошло 12 месяцев, но уже одно название текущего месяца, июля, вызывает естественную ассоциацию сходства и аналогии. Об июльских днях говорил нам здесь представитель одной из групп. Я очень хорошо помню те дни; здесь есть немало товарищей, которые переживали их тогда вместе с нами, и память об этих днях удержалась твердо в их сознании. Что было в июле прошлого года? Тогда рабочий класс, в лице своего авангарда, стремился к власти. Он отдавал себе ясный отчет, что буржуазная, соглашательская власть не может не погубить России. Петроградские рабочие были авангардом рабочего класса, и этот авангард рвался вперед. В этом, с одной стороны, была его миссия, а, с другой, трагедия, складывавшаяся из того, что авангард еще не имел за собою тяжелого резерва в провинции, даже в рабочей провинции, не говоря о крестьянской, и что он наталкивался на сопротивление врагов и подставлял себя под удары.
292
Такого рода аналогию проводил выступавший от фракции соц. – дем. – интернационалистов Лозовский. Он протестовал против репрессий по отношению к целой партии, сравнивая их с репрессиями против партии большевиков после июльских дней 1917 года.
Разумеется, когда этот авангард, влекомый вперед своим политическим чутьем, но не поддержанный провинцией, попал под удар, наша партия сказала себе: где на рабочий класс сыплются удары, там мы, вместе с ним, должны принять эти удары.
Таков был смысл июльских дней прошлого года. Я спрашиваю, какой новый класс борется за власть теперь? Пусть нам скажут, какой новый класс в июле 1918 г. в Москве борется за власть против власти петроградских и московских рабочих, потому что, при всем нашем уважении, при всей нашей пламенной братской симпатии к трудовому крестьянству, никто из вас, крестьян, не станет утверждать, что крестьянство сейчас, сегодня, есть наиболее сознательная часть революции. Всякий из вас, кто задумается над условиями теперешнего момента, должен честно признать, что в 1905 году и в годы 1917–1918 рабочие Петрограда и Москвы были передовым отрядом, что они раньше сказали: «земля крестьянам», чем сами крестьяне сказали это. Они выходили 9 января 1905 года с лозунгом «земля крестьянам», и царь их расстрелял, а крестьянство их не поддержало. Конечно, здесь сказалось влияние векового рабства, темноты, деревенской разобщенности, деревенской неграмотности; это не вина крестьянства, а беда его, но таковы факты.
И вот, я спрашиваю теперь, когда Советская власть в стране установлена, когда она живет и дышит заодно с передовым пролетариатом Петрограда и Москвы, я спрашиваю тех, кто смеет вызывать призрак июля прошлого года, – какой новый класс борется за власть ныне, сейчас? Левые эсеры, это – не класс, это – попутчики, которые только пристали к рабочему классу, которые сперва не доверяли ему; которые стояли в стороне, когда он вместе с нами в октябре разбивал устои соглашательской и буржуазной власти. Когда же рабочий класс овладел властью, они временно примкнули к нам; задача им показалась более легкой. Сперва они недооценивали силу рабочего класса, затем они недооценивали силу наших врагов, и каждый раз, когда создавалась особенно опасная обстановка, они отходили в сторону и заводили свою критическую волынку против нас, занимая позицию слушателей, наблюдателей. Эсеры – мещанская интеллигенция. Она всегда опиралась на те части мелкой буржуазии, которым трудно было идти с рабочим классом по его тернистому пути.