Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1966-1967)

Коллектив авторов

Однажды он, как обычно, шел за Махмал, вдруг девушка схватилась за щеки и крикнула: "Вай!". С быстротой ветра кинулся к ней парень.

— Что случилось, Махмал? — спросил он волнуясь.

— Оса ужалила, проклятая! — ответила Махмал, плача.

— Ах ты, жалость какая, — сказал Джомарт, оглядываясь вокруг. На телеграфном столбе у края дороги висело большое, с шапку, гнездо желтых ос. Целый рой с гуденьем кружился вокруг. И что же сделал Джомарт?

— Ну, погодите, осы! Кто вы такие, чтобы жалить Махмал? — закричал он и полез на столб. Испугавшись, Махмал закричала: "Эй, парень, что ты делаешь? Слезай скорее! Они и тебя ужалят". Не обращая внимания,

что в него уже вонзили свои жала сторожевые осы, Джомарт сорвал с телеграфного столба гнездо и бросил на землю. Разъяренные осы со всех сторон накинулись на него. "Джомарт, беги к арыку, прыгай в воду", — крикнула Махмал. Хорошо, что арык был Рядом, иначе бы осы закусали юношу. Ведя за собой осиный рой, Джомарт что есть силы бросился к арыку и нырнул с головой. Если бы рядом не стояла Махмал, Джомарт, распухший от укусов, не выдержал бы разрывающей сердце боли и заплакал. Но сейчас, крепко стиснув зубы и даже пытаясь улыбаться, он успокаивал девушку:

— Махмал, только не плачь, ничего со мной не случится.

Стоя на берегу, Махмал с плачем заговорила:

— Ты что, парень, сдурел? Ну и пусть ужалили они меня. Я же от этого не умру. Разве можно так издеваться над собой?

— Не только осам, но и змеям не позволю приблизиться к тебе. Схвачу за хвост и ударю об землю.

— Ой, что ты говоришь! А если ужалит, что тогда ты будешь делать?

— Пусть жалит. Но я тебя в обиду не дам, Махмал.

— Почему, Джомарт?

— По… потому, что я… я… тебя люблю, Мах… Махмал, — заикаясь от волнения, с трудом выдавил Джомарт. Услышав эти слова, Махмал перестала всхлипывать и, зардевшись от смущения, ответила:

— Ой, парень, если ты любишь меня, сказал бы об этом раньше, зачем нужно было с осами сражаться?

Когда Джомарт услышал такие слова, то боль его как рукой сняло.

Наслушавшись этих разговоров, я тоже решил рассказать Гульшен о своей любви. Вот только как это сделать, я еще не решил. Написать записку и передать через кого-то. У меня почерк некрасивый, словно курица лапой пишу, да к тому же ошибок насажаю, красней потом. Гульшен обязательно смеяться будет. Ребята рассказывали про своего одноклассника, который написал записку девушке, а та даже разобрать толком не смогла, что там написано. Все строчки были вкривь и вкось, и полным-полно ошибок. Девушка решила, что записку прислал первоклассник.

А Гульшен не обманешь, она сразу догадается, от кого записка. Передать словами, что я чувствую, когда вижу ее, слышу ее смех, — я не смогу, язык мой будто связан и я забываю все, что хотел сказать. Если бы мне повезло, как Джомар-ту. Но разве каждый день случаются такие происшествия? Правда, когда я представлю себе, что осы жалят меня, то желание повторить такой героический поступок проходит. И вдруг я вспомнил про телефон. Было под вечер… Дома кроме меня никого не было, я подошел к телефону, постоял в нерешительности, а потом дрожащими руками поднял трубку и набрал номер телефона Гульшен.

— Слушаем, — ответил мягкий женский голос.

Я молчу.

— Говорите, вас слушают.

— Гуль… Гульшен…

— Вам нужна Гульшен-джан? Я сейчас позову ее.

Это была Дуньягозель-эдже, мать Гульшен.

— Слушаю. Кто это? — раздался в трубке голос Гульшен. — Якши…

— А, это ты? Что это ты звонить вздумал, пришел бы лучше.

Мне казалось, что Гульшен слышит как стучит мое сердце.

— Гульшен, я хочу тебе сказать…

— Говори. Ну, что?

Я молчал. А Гульшен меня торопила:

— Ну, говори, если надо, ты что, язык проглотил?

Растерявшись,

я не знал, что сказать:

— Нет, не проглотил…

Гульшен засмеялась:

— Ну и глупенький же ты.

— Гуль… Гульшен, — начал я заикаясь. — Я тебя…

— Что?

— Люблю…

— Вот глупый! — и бросила трубку.

Всю ночь я думал, как покажусь на глаза Гульшен. На следующее утро, войдя в класс, я увидел на своей парте книжку с красивой картинкой на обложке. Я читал ее, когда был в младших классах. Кто же положил ее мне на парту? Полистав, нашел сложенный вчетверо носовой платочек, завернутый в белую бумагу, и записку: "Якши, я тебе советую побольше читать такие книжки. А этот платочек тебе подарок от меня. Гульшен".

От радости я был готов взлететь, несколько раз перечитал записку, а надушенный духами платочек спрятал в карман на груди. На перемене я подошел к классу, где училась Гульшен и остановился поодаль. Девушки стояли у дверей класса и разговаривали. Увидев меня, Гульшен улыбнулась, и я решил, что улыбка это — добрый знак. Значит она меня любит, поэтому и платок подарила. Но что означает ее совет больше читать детские книжки? Может, Гульшен испытывает меня? Я слышал, что девушки устраивают разные испытания ребятам, которых они любят.

В десятом классе учится парень по имени Орамат. Когда он признался в любви однокласснице Оразджемал, то услышал в ответ: "Да разве можно любить тебя? Ты же как ленивый бык ковыляешь, свесив живот". Бедняга обиделся, но решил не отступать. Стал заниматься на турнике, бегать, даже руку сломал, слетев неудачно с брусьев. Зато теперь на него приятно посмотреть: крепкий, подтянутый, сильный. Правда, мое испытание по сравнению с ним одно удовольствие: сиди, да книжки почитывай.

В тот же день я взял сразу четыре книжки из нашей школьной библиотеки. Заведующая даже не хотела давать сразу столько книг. "Для тебя есть более интересные книги", — сказа она. Но я взял те, что выбрал, да еще в магазине купил. Теперь я зачитывался ими дома и в школе находил свободную минутку для чтения, но делал я это не из-за интереса к книгам, а только для того, чтобы рассказать Гульшен, как много я читаю, чтоб она могла похвалить меня. А мне так хотелось увидеть лишний раз ее улыбку. Но ни в школе, ни по дороге домой я не мог застать ее одну. В школе она меня не замечала, а домой шла в компании подруг.

И все-таки разговор состоялся.

Подкараулив ее возле дома, когда она возвращалась из школы, я окликнул ее:

— Гульшен!

Она слегка вздрогнула и остановилась:

— Слушаю тебя, малыш.

Я протянул ей листок бумаги.

— Что это? — спросила она.

— Книги. Ты же сама посоветовала мне читать детские книги, — ответил я.

— Что-о? — сказала Гульшен и вдруг засмеялась, да так, что даже прослезилась. — Молодец! И платочком, наверное, сопельки вытираешь?

— Нет, что ты? Я его берегу, ведь это твой подарок, — достал его из кармана и показал ей: — Не сойти мне с этого места, я даже до носа не дотронулся им. Смотри какой он чистый и духами пахнет.

Гульшен снова засмеялась, не зная, что делать, я тоже засмеялся.

— Эх ты, малыш! Значит, ты меня не понял, да?

Хлопая глазами, я не знал, что должен был понимать.

Она, хмурясь и краснея, сказала:

— Якши, ты еще мал, чтобы о любви думать. Нам еще школу нужно закончить. Я ведь не просто так подарила тебе платочек и детскую книжку, а чтобы ты знал, ты еще ребенок, и не думай, что выглядишь старше. У тебя еще молоко на губах не просохло. И не приставай ко мне больше, понял?!