Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1974-1975)
Шрифт:
— Не расстраивайся, доченька, — прошептала она на ухо Сельби. — Стоит ли сердиться на причуды стариков.
Та невесело улыбнулась и кивнула головой.
Наспех отведав плова и выпив чаю, приехавшие за невестой вынесли ее и опустили на палас, расстеленный посреди двора.
Тотчас же, как положено по обычаю, родственники невесты бросились к паласу, им надлежало получить выкуп — «право паласа». Обычно в этом месте обряда возникал спор между сторонами, родственниками невесты и гельнаджи, но сейчас ничего подобного не произошло. Поскольку Шамурад-ага брал невестку без калыма,
— Молодец, Шамурад-ага! — весело крикнул он. — За эти деньги не только «право паласа», а и все конфеты с базы выкупить можно. Будет теперь праздник ребятишкам!
И, видя, что невесту уже понесли на паласе к паланкину, шутливо добавил:
— А не застраховать ли нам девушку?! На таком транспорте ездить рискованно, споткнется, чего доброго, верблюд, и плати Шамурад-ага кун[3] родителям невесты!..
— Помолчал бы! — грубо оборвал его один из гельнаджи. — На свадьбе ведь! Не соображаешь, чего несешь!
«Так я и знала, что будут смеяться, — в отчаянии думала Сельби, потея под толстым халатом. — Легко говорить „не обращай внимания“, а вот попробуй не обращай». Она с трудом устроилась в тесном паланкине. Он дрогнул, накренился и стал медленно раскачиваться. Поехали.
Сердце у Сельби замирало, как в прошлом году, когда она впервые села в самолет. Но это был не страх, а какое-то другое чувство — неуверенность, растерянность перед неведомым… «Невеста», — говорили все кругом. Она. Сельби, невеста!..
«Я знаю, — думала девушка, покачиваясь на спине верблюдицы, — заставят развязать кушак, снимать сапоги, наденут борук на голову. Ну и пусть, можно потерпеть немножко… кончится свадьба, и жизнь пойдет своим чередом. Будто я сейчас играю роль невесты в старинной пьесе. Даже интересно…»
Но Сельби явно переоценила свои артистические способности и очень скоро поняла это. Вокруг смеялись люди, ярко светило весеннее солнце, а она сидела, задыхаясь, в темноте, и нельзя было ни посмеяться, ни слова сказать, ни выглянуть из-под паланкина. И верблюдица, как назло, шагает еле-еле!..
Вдруг кругом зашумели сильнее, паланкин наклонился — верблюдицу поставили на колени. Сердце девушки забилось, как у пойманного кролика, мелко и часто: тук-тук-тук. Сильные руки подхватили Сельби и поставили на землю.
Она двигалась в душной темноте, с накинутым на голову теплым халатом. Кто-то держал ее за рукав. «Ведут, как слепую!» — с горечью подумала Сельби и закусила губу.
«Перешагивай!» — сказали рядом.
Сельби вспомнила, что дверь в кибитку низкая, и, нагнувшись, переступила порог. Кто-то охнул, и женский голос прошептал злобно: «Говорила я, быть беде!» Сельби вздрогнула: «Ой, я же перешагнула порог левой ногой!» Настроение у нее окончательно испортилось. Теперь ей предстояло неподвижно сидеть в углу кибитки и слушать веселый свадебный гомон, приглушенный толстым халатом, закрывавшим ей голову.
КРЕПКИЙ
Той удался на славу: пели бахши[4], борцы честно боролись за призы, гости строго оценивали искусство поваров, приготовивших плов. Сельби немножко повеселела. «Не надо падать духом, — уговаривала она себя. — Ведь совсем немного осталось потерпеть».
Но предстояли еще немалые испытания. Вскоре Сельби опять попала впросак: неприлично быстро ответила на вопрос, согласна ли выйти за Джемшида. Ее тотчас же осудили. «Ишь как замуж торопится», — услышала она злорадный шепот.
Когда совершалось обручение, Шамурад-ага внимательно следил за муллой. Этот безбородый мужчина в модном коверкотовом костюме не внушал доверия — разве что по-арабски читал бойко, словно настоящий мулла. Но обряд выполнил как положено.
Сельби во время обручения заинтересовало совсем другое: кто-то неустанно щелкал ножницами над ее головой. Она знала, что это делается для того, чтобы уберечь их с Джемши-дом от дурного глаза, и тихонько засмеялась: «Мы с Джемшидом! Как это удивительно!»
Мулла замолк, щелканье ножниц тотчас прекратилось.
Тетка Сельби взяла руку невесты и вложила ее в руку Джемшида. Рука была жесткая, но теплая, ласковая. Сельби очень хотелось пожать ее, но девушка знала, что этого делать нельзя. Тетка что-то бормотала над головой, Сельби разобрала только отдельные слова: «…носить… есть» и, наконец, «…достигнуть желаемого».
И вдруг перед ее лицом замаячил огромный коричневый сапог. Она вздрогнула и подняла глаза. Девушка знала, что должна снять этот сапог с ноги своего будущего мужа. Она схватила сапог обеими руками и стала тянуть на себя. Сапог не снимался. Сельби испуганно взглянула на Джемшида, но он отвел глаза.
«Песку насыпал!» — ужаснулась Сельби. Она готова была заплакать от обиды и смущения, но в этот момент погасла лампа. И сразу же оба сапога оказались в руках у Сельби, он ощутила быстрое прикосновение жестких пальцев Джемшида. Значит, Джемшид притворяется так же, как и она, играет роль строгого мужа: и песок насыпал в сапоги, и не посмотрел на нее ни разу — все должны чувствовать, что он настоящий мужчина. Сельби улыбнулась в темноте.
Зажгли лампу. Теперь Сельби предстояло развязывать кушак. Твердый, как камень, узел не поддавался. «Придумают же такие мучения! — злилась Сельби, вцепившись зубами в жесткий узел. — А еще поют: „Жизнь готов отдать, чтоб хоть раз увидеть любимую!“
И вдруг кушак ослаб. Мальчик лет тринадцати, похожий лицом на Джемшида, выскочил из-за его спины. „Разрезал, — обрадовалась Сельби. — Это мой деверь!“
Джемшид, зажав в кулаке неразвязанный узел и размахивая кушаком, как того требовал обычай, стал делать вид, что выгоняет гостей.
Когда все вышли, Джемшид подошел к двери, закрыл ее на крючок. Даже при слабом свете лампы было видно, как у него горят уши. Все так же не глядя на Сельби, он направился к столу, задул лампу. Стало темно. Джемшид подошел к невесте и несмело взял ее за руки. „Тук-тук-тук!“ В руке у Сельби словно стучало сердце мужа, оно билось гулкими, частыми ударами.