Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941–1944

Армстронг Джон

Красноармеец Имаев 12 апреля 1942 г.».

В соответствии с традиционно существовавшей советской практикой отдельный партизан мог быть подвергнут дисциплинарному наказанию не только своим вышестоящим начальником, но и оказаться объектом так называемой стихийной критики своих товарищей. Каждая бригада, а часто каждая рота или взвод имели свою стенную газету. Теоретически она представляла собой продукт творчества рядовых партизан, на самом же деле ее выпуск контролировали офицеры. В основном ее содержание касалось достижений и недостатков отряда. Партизан, названный в стенной газете трусом или «паникером», имел все основания серьезно опасаться за свое будущее. Подобным же образом проступки партизан во всеуслышание обсуждались на партийных и комсомольских собраниях. Приводимая ниже выдержка из протокола комсомольского собрания наглядно демонстрирует эту процедуру:

«ПОВЕДЕНИЕ КОМСОМОЛЬЦА ШУЛЬГИ

Командир взвода Брилкин: «Хотя товарищ Шульга хорошо действует

в бою, он часто много говорит. У него всегда находятся возражения, а такая привычка несовместима с поведением комсомольца. Хочу привести такой пример. Я приказал принести седло. Шульга ответил, что никто не получил седел. За свой ответ он был арестован на сутки. За пререкания и невыполнение приказа предлагаю объявить товарищу Шульге выговор».

Командир отряда: «Каждый комсомолец должен являться примером. Он всегда должен поддерживать своего начальника. Но Шульга поступил наоборот. Я поддерживаю предложение командира взвода».

Решение: комсомольцу Шульге за пререкания и невыполнение приказа командира взвода объявить выговор с занесением в личное дело».

Подобная процедура делала всю группу ответственной за проступок одного из своих членов и увеличивала уязвимость каждого путем ущемления его личной свободы в плане ответственности за дисциплинарные проступки.

Заключение

Людские ресурсы советское партизанское движение черпало главным образом из крестьян и отрезанных от основных сил красноармейцев. В 1943 и 1944 годах эти две группы составляли почти 80 процентов общей численности партизанского движения. Крестьяне в основном попадали в партизанское движение путем насильственного призыва. Как партизан их характеризовало граничившее с фатализмом безразличие. Непосредственные интересы заставляли их рассматривать партизанскую войну всего лишь как один из процессов, способствующих подрыву экономики и уменьшению возможности получать прибыль от сельского хозяйства. В плане перспектив они рассматривали советскую и германскую системы как одинаковое зло, единственным отличием являлось лишь то, что у Советского Союза было больше шансов выиграть войну. Поскольку германская система не предлагала им никаких преимуществ, они в какой-то мере находились под влиянием чувства ответственности перед советским режимом, представлявшим собой законную политическую власть. В свою очередь, мотивация попавших в окружение красноармейцев была иной. В отличие от крестьян желание заниматься «своим обычным делом» было неведомо солдатам, и их поддержка интересов советского режима представляла собой выбор наименьшего из двух зол. Как солдаты, они имели законные обязательства перед советским государством, а оказавшись отрезанными от своих частей, они, по советским меркам, являлись дезертирами. Партизанские действия предоставляли им возможность честно выполнять свои обязательства и вновь снискать расположение советского режима. Проводимая немцами политика лишь повышала в глазах отрезанных от своих частей солдат преимущества партизанских действий. Вне партизанского движения для них было три возможности: существовать нелегально; в любое время подвергнуться аресту и оказаться отрезанными от законной службы; сдаться и испытать все тяготы немецких лагерей для военнопленных; добавить к уже выдвинутым против них обвинениям обвинение в предательстве в случае вступления в сформированные немцами военные и полицейские части. Но, даже столкнувшись с такими условиями, большинство солдат настойчиво стремилось отмежеваться от активного участия в войне и присоединялось к партизанскому движению иногда лишь в начале 1942 года, опасаясь возмездия в результате наступления Красной армии.

После 1941 года процентное соотношение членов партии в составе партизанского движения быстро уменьшилось. В 1941 году члены партии составляли до 80 процентов численности отдельных отрядов, а отряды, в среднем имевшие в своем составе от 25 до 40 процентов членов партии, не являлись чем-то необычным. В последующие годы количество членов партии редко составляло более 10 процентов от общей численности. Данный сдвиг имел важное значение, поскольку отражал основное изменение в советской концепции партизанской войны – переход от идеи относительно ограниченного по численности, элитарного движения, состоящего в основном из надежных коммунистов, к массовому движению, использующему все имеющиеся источники людских ресурсов и заменяющему политическую лояльность способностью советского режима распространить свою власть на оккупированную территорию. Начиная с 1942 года члены партии были важны для партизанского движения лишь в качестве одного из инструментов советского контроля.

Контингенты городских рабочих и служащих, так называемой интеллигенции и женщин были незначительными в процентном отношении, но тем не менее в силу ряда причин имели важное значение. Женщины (а также дети) являлись ценными агентами и разведчиками. Но это их качество не использовалось в полной мере, поскольку они не подлежали призыву, и попыток привлечь значительное количество женщин к участию в партизанском движении не делалось. Интеллигенция – врачи, учителя, служащие и т. д. – играла важную роль в партизанском движении 1941 года, когда ее представители часто занимали командные посты. В дальнейшем партизанское движение старалось привлечь этих людей лишь с целью лишить немцев возможности использовать их в своих целях. Эти люди представляли собой крайне неустойчивый слой населения оккупированных территорий. Испытывая на себе постоянное давление партизан и находясь в тяжелом экономическом

положении в результате оккупации, многие уходили в партизаны или, что с немецкой точки зрения было еще хуже, становились партизанскими агентами. В этом качестве они иногда действовали весьма эффективно, поскольку занимали более высокое социальное положение и часто, как, например, в случае с врачами, имели доступ к медикаментам и другим запасам. В главных районах действий партизан в обычных условиях (то есть до вторжения и оккупации) городские рабочие являлись меньшинством и составляли менее 25 процентов численности населения. Кроме того, партизанские отряды действовали за пределами городов. В таких условиях городское население не могло стать крупным источником людских ресурсов для партизанского движения; тем не менее в немецких донесениях отмечалось, что среди жителей городов были сильны настроения в поддержку партизан. Как правило, городское население стремилось поддерживать советский коммунистический режим. Такое отношение, помимо всего прочего, было обусловлено вызванными войной экономическими неурядицами, которые в городах ощущались сильнее, чем где-либо еще. Сотни мужчин и молодых людей покидали города, чтобы добровольно вступить в партизаны, а по мере продолжения войны в крупных городах создавались подпольные организации, имевшие тесную связь с партизанами [165] .

165

Немцы раскрыли по меньшей мере одну такую организацию в каждом из следующих городов: Витебск, Минск, Брянск, Лепель, Борисов, Бобруйск и Новозыбков.

Моральное состояние партизанского движения трудно оценить однозначно. Несомненно, в нем четко прослеживаются явные «классовые» различия, явившиеся результатом причин, по которым отдельные группы партизан попадали в партизанское движение. Относительно небольшое количество добровольцев и членов партии представляло собой единственную группу, которую можно назвать полностью приемлемой для советского режима. Почти все другие в той или иной мере чем-то запятнали себя – бывшие красноармейцы считались дезертирами, рекрутированным крестьянам нельзя было доверять в полной мере, а сотрудничавшие раньше с врагом были для партизан предателями.

Большинство личного состава каждого отряда считалось, и часто не без основания, ненадежным. Это отражалось на моральном состоянии партизан, в частности призывников, постоянно находившихся под подозрением у своих командиров. Дезертирство являлось постоянной проблемой, хотя оно и не приобрело катастрофических масштабов, поскольку в условиях проводимой партизанами и немцами политики, да и в результате всего хода войны, дезертирство представляло собой плохую альтернативу даже для самых отчаянных.

В заключение можно сказать, что, по всей видимости, партизанское движение стало продуктом усилий советского режима создать активное движение сопротивления путем привлечения групп людей, которых в целом можно охарактеризовать как невосприимчивых и безразличных и которые, следовательно, снижали эффективность движения в целом. Для создания нужного ему партизанского движения советскому режиму потребовалось учредить строгий контроль и политический надзор. Режим в значительной степени мог рассчитывать на силу своей власти с тем, чтобы возместить недостаток сознательного отклика масс, при этом существенную помощь ему оказали серьезные недостатки проводимой немцами политики.

Часть четвертая

Психологическая партизанская война и отношение населения

Александр Даллин, Ральф Маврогордато и Вильгельм Молл

Глава 1

Организация и технические аспекты психологической партизанской войны

Организация психологической войны партизан

1. Централизованное управление

Трудности, связанные с организацией и управлением психологической партизанской войной на высшем уровне, отчасти являлись следствием многообразия и изменчивости организационной структуры всего партизанского движения в целом. Они возникали в результате особых требований пропагандистской работы и «законных» интересов, которые различные органы – партия, комсомол, армия, НКВД и Центральный штаб партизанского движения – имели или стремились достичь.

Информация, свидетельствующая о централизованном управлении пропагандой, довольно скудна и противоречива. Вполне очевидно, что на раннем этапе партизанской войны и Москва, и сами партизаны уделяли мало внимания налаживанию и координации пропагандистских усилий. Для партизан пропаганда являлась чем-то вроде непозволительной роскоши в то время, когда они не только из последних сил боролись за свое существование, но и были отрезаны от советских источников новостей и не имели ни технических средств, ни свободного времени для выпуска печатных материалов. В этот период их усилия ограничивались устными призывами и там, где была такая возможность, распространением печатных материалов, выпущенных на советской территории [166] .

166

Еще в январе 1942 года немцы отмечали, что время от времени районы для сброса с самолетов советских листовок выбирались с таким расчетом, чтобы листовки попадали в такие места, где партизаны могли обеспечить их дальнейшее распространение.