Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.
Шрифт:
— Параллельная реальность, — повторил Татарников. — Это вы недурно заметили, голубчик. Так оно, скорее всего, и есть, и современный финансовый кризис, он ударил по нашей с вами реальности, а произошел в реальности совсем другой. В их жизни случился катаклизм, в их финансовой системе произошел сбой — а ударило по жизни нашей. Так ведь не раз бывало в русской истории. Это означает, что в нашей стране феодализм. Или, используя исконно
— Похоже на то.
— Действительно, очень похоже. Но давайте вернемся к вопросу нашего уважаемого следователя. Я не вполне на него ответил. Итак, вы спросили, считаю ли я, что наш народ стал свободен?
— Да не спрашиваю я, не спрашиваю! — замахал руками Гена Чухонцев.
— И еще вы спросили, является ли свобода высшей ценностью для общества? Что лучше, свобода или рабство? Я только приступил к ответу, сейчас постараюсь высказаться полнее. Свобода, полагаю я, качество не индивидуальное, сколь бы это ни резало слух интеллигентному спорщику. Индивидуальным качеством является только совесть. А если рассуждать по совести, трудно считать себя свободным в крепостной стране. Так, простите, быть не может.
— Вы как хотите, Сергей Ильич, — сказал я, — но вот я лично считаю себя свободным. И что бы вы мне сейчас ни возразили, буду так считать. Пусть я не могу делать все, что хочу, не все могу писать и не все печатать, но думаю-то я по-своему. Внутри себя я свободен.
Сергей Ильич Татарников посмотрел на меня с симпатией. Когда он хотел сказать мне приятное, то называл «мой милый», а когда хотел показать, что я круглый болван, звал «голубчиком».
— Милый вы мой, — сказал мне Татарников, — кто же сумеет оспорить ваше право на внутреннюю свободу? Никто и никогда. Слава богу, что вы так считаете, и постарайтесь сохранить это чувство на всю жизнь. Знаете ли вы, что я думаю в отношении внутренней свободы? Существует известная притча о единой сущности, разделенной пополам, — обычно ее используют в рассуждениях об Эросе. Притча эта гласит, что половина сущности ищет другую свою половину, чтобы снова составить гармоничное целое. И в отношении свободы и совести происходит то же самое. Я склонен представлять дело таким образом, что свобода и совесть — суть две разъединенные половины одной сущности. И они стремятся слиться в гармоничное целое.
— Не может, — согласился Гена неожиданно. — Какая тут, к чертям, свобода! Какая совесть! Позвонили мне и сказали, чтобы брал я Бабицкого, вот я поехал и взял!
— Быть не может! — ахнул я. — А чего ж ты плел про интуицию?
— Как же без интуиции! Я сразу догадался, что надо слушаться. Позвонили оттуда, — определеннее Гена ничего не сказал, — оттуда, из параллельной реальности. И у меня сразу интуиция: думаю, лучше поеду я и возьму этого прохвоста Бабицкого. А то меня самого возьмут за одно место.
— За какое место? — не понял Татарников.
— Неважно. Поехал — и расколол мужика.
— Так что же, он не крал ничего?
— Почему не крал? — сказал Гена. — Кое-что и он, конечно, взял. Ну, пятнадцать миллионов ему даже близко не дадут. Это ему не по чину. Может, тысяч пятьсот взял. Или пятьдесят. Откуда я знаю, сколько ему положено!
— Зачем же ты, Гена, так поступил? — спросил я прыщавого следователя. — Тебе не стыдно, Гена?
— Зачем-зачем. Он вор, нечего тут спорить. Вор должен сидеть в тюрьме. Вот и посадил.
— А других, самых крупных воров, тоже посадишь?
Мы молчали. Сергей Ильич курил, я ковырял ложкой торт. Никто его, кстати, так и не попробовал. Гена начал было есть, да отложил.
— Что молчишь, следователь? — сказал я.
— Знаете, подождите меня немного, — сказал Гена и встал. — Я сейчас вернусь. Сбегаю тут за угол, за бутылкой.
— Правильно! — поддержал его Татарников. — В конце концов, мы живем в свободной стране. Хотим торт кушаем, хотим водку пьем!
— Верно! — сказал я. — Тем более мы и собирались с тобой выпить. Ведь все-таки праздник у нас. Дело раскрыл.
Гена поглядел на торт и сказал понуро:
— Пир горой.