Советы по домоводству для наемного убийцы
Шрифт:
Профессионально, но по-дружески. Такой деловой брат во Христе.
Бедняга. Оставшись у одра умирающей жены, он сам подписал себе смертный приговор. Я обошелся с ним жестоко.
К письму приложено цветное фото с автографом: семейство Френдли стоит перед большим белым домом — то ли их церковь, то ли жилище, то ли все вместе. Вот он, мой лысый агнец в стоячем воротничке, а бок о бок с ним сияющая спутница жизни, блондинка Джуди, на которой я не так давно и совсем недолго был женат — в сущности, две секунды, пока садился в машину Гудмундура перед аэропортом. Эта полукрасотка южного типа могла бы сойти за вполне еще аппетитную мамашу Лоры Дерн. Девушка седьмого дня. Парочка гордо возвышается позади
Я подытоживаю свои впечатления от преподобного Дэвида Френдли на основании его письма и внешности. Он не выглядит типичным телеевангелистом-южанином, этаким шулером на ниве Христовой. Скорее искренним. Вряд ли он заслуживал смерти в сорок лет. При всей своей гомофобии. По какой шкале ни суди, душеспаситель перевешивает вдовопроизводителя. К тому же один ребенок у него инвалид, а другой приемный. А теперь они остались круглыми сиротами. По большому счету мне следовало бы их усыновить.
На следующий день Ханна ставит точки над „i“. Я прочел письмо, я видел фото? Да, отвечаю.
— Он был достойным человеком, — говорит она. У глаз появились морщинки, в голосе же ни намека на обвинение.
— И потерял жену?
— Нет. Она попала в аварию, и ее пара… Как это сказать?
— Парализовало?
— Вот-вот. Она прикована к инвалидному креслу.
— Но Гудмундур мне сказал, что она умерла.
— Нет-нет. Она чуть не умерла, но затем, кажется, пошла на поправку.
— Так. И у них двое детей?
— Да. Оба усыновленные. Младший из Гамбии. И второй, в инвалидном кресле.
Нифигос. И инвалида усыновили. Это ж какими, блин, святыми надо быть? И теперь у них восемь колес на семью…
— Вы не хотите им написать? — спрашивает меня миссис Торчер.
Вот уж нет…
— Может быть.
— Разумеется, вы не должны говорить всю правду. Скажите, что вы знали отца Френдли как проповедника, что до вас дошел слух о его смерти… и что вам жаль.
Пауза. Мы встречаемся взглядами. Я и Мать Земля.
— Если вам жаль, — добавляет она.
— Да, конечно жаль.
— Это хорошо. Вы исправляетесь.
А теперь десерт. Она гладит мою щеку своей большой белой ладонью. Своими сильными нежными пальцами. Если бы это происходило в кино, я бы тут же облапил ее руками Тома Круза и мы набросились бы друг на друга, как двое путешественников на грейпфрут после недельного блуждания по пустыне, а потом я сорвал бы с нее одежду, и в следующем кадре мы бы уже занимались любовью по-библейски на моей ветхозаветной кровати. Фильм назывался бы „Троица“, такой любовный треугольник: грешник, священник и его жена.
— Мне кажется, вамбыло бы полезно написать им.
— О'кей. Я подумаю.
Собственно, мне следует написать еще шестидесяти шести вдовам. Одно стандартное покаянное письмо.
Дорогая миссис __________
С огромным сожалением и печалью имею Вам сообщить, что это я убил Вашего мужа. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что Вашего избранника жизни заменить невозможно и, каким бы глубоким ни было мое соболезнование, оно его не воскресит. Тем не менее я хочу, чтобы Вы попытались вникнуть в мою ситуацию. В момент ликвидации Вашего мужа я был профессиональным киллером в некой национальной организации. Убийства составляли мой единственный источник дохода.
Мистер __________ стал жертвой № __.
Могу Вас заверить, что его смерть явилась одной из самых памятных в моем списке. Ваш муж был славным человеком. Он умер с большим достоинством и ни разу не пожаловался на судьбу.
Вместе с тем я счастлив сообщить Вам, что я решил проложить новую тропу в лесу под названием Жизнь. С мая 2006 года я с этим завязываю. Киллерство, без сомнения, одна из самых тяжелых профессий. Физическая нагрузка и психологическое напряжение велики, не то слово. В общем, с меня довольно. Таким образом, могу Вас заверить, что если Вы нашли нового спутника жизни (в каковом случае я Вас искренне поздравляю), смерть от моих рук ему не грозит.
Искренне Ваш,
Томислав Бокшич.
В письме я последний раз употреблю отцовскую фамилию. Я решил ее похоронить. В общем, моя попытка суицида не совсем провалилась.
Мое новое „я“ рождается на свет с новым именем. За каждого убитого священника — по одному имени при крещении.
— Доброе утро, мистер Олавссон! — Неожиданно появившийся в дверях Гудмундур улыбается так, что вот-вот зубы вывалятся изо рта. Заканчивается вторая неделя моего подпольного существования. Он вручает мне новенький исландский паспорт с моей фоткой и идентификационным номером, по-здешнему kennitala. Я возродился под именем Томаса Лейвура Олавссона. Друзья-проповедники, наблюдая за тем, как я читаю паспорт, начинают хохотать и не могут остановиться. Уж не знаю почему, но они находят эту ситуацию жутко смешной.
— Томас Лейвур Олавссон! Поздравляем! Ты теперь исландец! Срочно учи язык! — почти орет Гудмундур.
Я придирчиво изучаю паспорт. Сработано безукоризненно. Даже лучше, чем Игорев ай-ди китайского производства.
— Как вы это… Где вы это раздобыли? — спрашиваю.
— Сделано в Исландии! Ручная работа!
Гудмундур светится от радости, его распирает гордость: это я раздобыл такую замечательную ксиву!
— У меня есть дружок в полиции, — подмигивает он мне с дурацкой ухмылочкой. — И еще один в политической партии.
Обхохочешься. Что может быть смешнее, чем праведники, занимающиеся подпольным бизнесом!
Следующий взрыв смеха вызывают мои попытки произнести мое новое двойное имя. „Томас-лей-в-юр… Том-в-осле-фырр…“ Заставив меня повторить это раз десять, они окропляют мою забубённую голову водой из-под крана, которую Торчер освящает крестом и благосклонной улыбкой. В общем, ребята развлекаются на всю катушку.
— На самом деле тебя должны были назвать Томас Лейвур Богасон, — объясняет мне Торчер. — Буквальный перевод с хорватского. У нас давно существует традиция: иммигрант должен взять исландское имя, которое является калькой либо вариантом его прежнего. Но зачем нам рисковать, правильно? Олавссон означает „сын Олава“, а так зовут нашего президента.
В этой стране нет фамилий в чистом виде. Исландцы по сей день сохраняют традицию викингов, производя фамилию детей от имени отца. Если у меня родится мальчик, то он будет гордо носить крутую и легко запоминающуюся фамилию Томассон, а если родится девочка, то она будет Томасдоттир.
Я умоляю святых отцов дать мне что-нибудь попроще, и после некоторых раздумий они выпускают меня в мир как Томми Олавса.
Глава 24. Отель „Ударный труд“