Советы пострадавшего(Юмористические рассказы)
Шрифт:
Она тоже меня узнала и смущенно улыбнулась. Под черными щелочками ее глаз припухли сдобные мешочки. Я решил шуткой сгладить неловкость момента.
— А я знаю, где ты работаешь, Любаша. В институте поварихой.
— Угадали, — сказала Люба.
— На каком курсе дочка?
— Она не на курсе, а на кухне. Со мной рядом. Коренщицей. По конкурсу не прошла. Но мы еще повоюем. Узнала я, что нашего ректора в детстве мама кормила чанахи, а жена понятия не имеет, как это делается. Ну, я ему специально делаю чанахи. Обмываю баранину, нарезаю небольшими кусочками — два-три кусочка на порцию, кладу в глиняный обливной горшок. Туда же добавляю
И прошло еще десять лет, а может быть и больше. Я сидел на бульваре и кашлял. В последние годы это мое любимое занятие.
Мимо шла немолодая женщина с хозяйственной сумкой, из которой торчал осклизлый рыбий хвост. Женщина равнодушно взглянула на меня и вдруг остановилась, всматриваясь. Вы никогда не замечали, как в детских парках весной тают ледяные статуи Деда-Мороза и Снегурочки? Они оплывают, растворяются, но все же, хоть и с трудом, можно еще распознать знакомые, не до конца еще истаявшие черты. Я всмотрелся в расплывшееся дряблое лицо и по прищуру смеющихся глаз узнал Любу.
— Кем работаешь, Любаша? — спросил я.
— Да как всегда — поваром.
— Где?
— В Академии наук.
— Неужели дочка… — пораженный, проговорил я.
Счастливые Любины глаза сузились до тонины конского волоса.
Я понял, что не ошибся в своем смелом предположении.
ЙОХН ГООД
В издательство пришла вдова — седая дама в синей юбке и в белой кофточке с матросским воротником, отвернутым до лопаток. Такой костюм больше пристал бы ее внучке, но внучек у вдовы не было, равно как и детей. В руке вдова держала синтетического происхождения белый блестящий баул с голубой, естественно, отделкой.
— Аглая Филипповна! — кисло пропел редактор Сопелкин, вставая навстречу старухе. — Садитесь, дорогая Как я рад, что вы заглянули!
— Жара меня совершенно доконала, — просипела вдова, усаживаясь.
— Вы чудно выглядите, — гнусно согрешил Сопелкин.
Пудра, румяна, грим, крем, многослойно наложенные на пористую физиономию вдовы, подтаяли и поплыли. Аглая Филипповна достала из баула платочек и промакнула лицо, отчего платочек расцвел бурыми, желтыми и почему-то синими пятнами.
Сопелкину стало жаль вдову. Ее покойный супруг Матвей Кузьмич Кондэ был известным переводчиком. Он переводил романы из жизни британских лендлордов и их жесткошерстных фокстерьеров, а Аглая Филипповна переводила деньги, которые зарабатывал Матвей Кузьмич. Каждый делал свое дело с блеском.
— Что вы, милый, я так сдала! — пожаловалась вдова и еще раз нырнула в баул, откуда извлекла довольно-таки толстую пачку исписанной на машинке бумаги. Прежде чем Сопелкин успел что-либо сообразить, пачка с жирным шлепком легла на стол перед его носом.
— Что это? — спросил Сопелкин оторопело. Он знал, что все, что можно было переиздать из наследия Кондэ, уже переиздано и в сусеках пусто:
— Сюрприз! — кокетливо щурясь, сказала вдова. — Я перевела для вас с английского очень миленький романчик. Вы удивлены? Ах, ну да. В Федяшкине вы привыкли видеть меня не за письменным столом, а за обеденным. Но что делать, мой друг: нужда прижмет, будешь и с турецкого переводить.
Про Федяшкино вдова ввернула очень вовремя, нужно отдать ей должное. В Федяшкине, на даче Кондэ, Сопелкин провел не один очаровательный уик-энд. Пока они с Матвеем Кузьмичом прогуливались по аллейкам, беседуя о судьбах изящной словесности в наш беспокойный атомно-ракетный век, Аглая Филипповна на террасе сервировала стол. К их возвращению стол являл собою обольстительнейшую картину, дразнящую обоняние и веселящую дух. За внушительной закусочной увертюрой следовал мощный трехактный обед. После десерта разомлевшего редактора препровождали под белы рученьки в прохладную светелку на втором этаже и укладывали на хрустящие простыни, а еловые лапы между тем так и лезли в раскрытое окно, так и покачивались, мохнатые… Ах, да что там говорить!
Но теперь, кажется, пробил час расплаты за федяшкинские гастрономические утехи и кейф в светелке. Сопелкин почувствовал, что ближайшие полчаса могут оказаться самыми трудными в его жизни. И предчувствие его не обмануло.
«Замок Бредшайр» — с ужасом прочел он на титульном листе.
— Какая досада! — воскликнул Сопелкин. — У меня в столе уже лежит этот чертов «Замок» в переводе Татьяны Филидоровой. Вот смотрите.
Сопелкин выдвинул средний ящик и извлек оттуда папку с тесемками.
Вдова насупилась, надела очки, которые шли ей определенно больше, чем матросский костюмчик, и впилась в рукопись конкурентки. И вдруг морщины на ее переносице разошлись, и Аглая расхохоталась.
— Миленький, но это же совсем другой «Замок Бредшайр»! У нее автор — какой-то Джон Гуд, а мой роман написал Йохн Гоод.
— Йохн Гоод! — эхом отозвался Сопелкин, глядя на вдову круглыми от ужаса глазами.
— Надеюсь, вам знаком этот писатель?
Сопелкин понимал, что за одного только Йохн Гоода он обязан, не читая романа, выпроводить гостью за дверь. Но ели, качавшиеся перед окном федяшкинской светелки, еще крепко держали его в своих зеленых лапах.
— Увы, Джон Гуд и Йохн Гоод — это одно и то же лицо, — приятно улыбаясь, объяснил Сопелкин. — Вы неверно транскрибировали имя автора.
— Не может быть! Вы еще скажете, что у вашей Филидоровой тоже действует герцогиня Джейн Бредшайр и ее несносный сын Чарльз?
— Кого нет, того нет. У Филидоровой — герцог Чарльз Бредшайр и его несносная дочь Джейн.
— Ну вот, надеюсь, теперь вы не сомневаетесь, что Филидорова и я перевели разные романы?
Однако Сопелкин как раз сомневался. И надо сказать, у него были довольно веские основания для сомнений.
— Извините, Аглая Филипповна, а почему вы решили, что Чарльз — сын Джейн?
— То есть как это — почему? Здесь же написано! — засуетилась вдова. Она достала из баула английскую книжку, полистала взад-вперед и нашла нужное место. — Извольте. «Джейн мейд сэр Чарльз гоу ту зе бенк». Вы понимаете, что это значит по-английски? «Джейн сделала сэра Чарльза и пошла в банк»… Но, как учил нас Корней Иванович, необходимо всячески избегать буквального перевода. Поэтому вульгарное «сделала» я заменила более литературным «Джейк произвела сэра Чарльза на свет».