Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
Я углубился в текст. Все, что там есть формально ценного, было и в сталинской. Переписано. Новое — «о свободах», «правах человека», даже «о праве выезда» и селиться где угодно в СССР — это дань нынешней кампании на Западе, попытка обмануть. На самом деле подобные вещи только осложняют дело. Не честнее ли было бы сказать: вот мы такие, такими будем и не ждите, что мы введем у себя всякие там западные свободы?
Попытка характеризовать «развитой социализм» (это, собственно, оправдание, почему нужна новая Конституция) — сделана весьма неквалифицированно, литературно беспомощно, местами просто дешево. Вообще вся преамбула вызывает отвращение: пустая болтовня людей, которые разучились писать нормальным языком, понятным обыкновенным людям, и нечестно все это.
Когда мы (замы) обсуждали у Б. Н.'а статью против Каррильо, позвонил Брежнев. Б. Н. долго с ним разговаривал по телефону. Речь шла о конфликте между Сомали и Эфиопией (два «марксистско-ленинских режима», оба — величайшие друзья СССР!). Брежнев был расстроен, спрашивал — принимать ему или нет кого-то из их послов. Б. Н. отсоветовал ему лично «лезть в эту кашу».
А я думал о другом. Перед глазами телеизображения Брежнева последнего времени, его приемы разных деятелей. У него, судя по его виду, осталось очень мало сил. И вряд ли он в состоянии вникать в суть каких-либо событий и проблем. Он видит свою роль (влияющую на ход дел) в том, чтобы «принять или не принять» такого-то. Остальное делают mass media и прочие адъютанты. Важно не содержание встречи, а сам ее факт. Но не слишком ли велика при этом становится роль Громыко и помощников, которые фактически определяют и кого принять, и что сказать!?
Пленум ЦК. Брежнев бодрый и подтянутый. Доклад его о проекте Конституции был деловой и ясный, без литературно-бовинских красот. Первые аплодисменты (по тексту) — в ответ на следующее: «После Конституции 1936 года, все мы знаем, были допущены репрессии, нарушения законности, принципов ленинской демократии — вопреки только принятой Конституции. Партия осудила все это и это никогда не должно повториться».
Прения. Первый выступил молодой и бойкий секретарь Донецкого обкома — предложил объединить посты Генсека и Председателя президиума Верховного Совета, и вручить оба их Брежневу. Все другие, естественно, — восемь выступавших (по заранее написанному тексту) поддержали и «развили». Особенно четко и просто, как он всегда это делает, говорил на эту тему Щербицкий. А один из ташкентских секретарей, показавшийся всем глуповатым и примитивным, добавил:. «и освободить тов. Подгорного от поста». Зал зашумел. Всем показалось это излишней грубостью, поскольку и так все ясно. Но, оказалось, и это было нужно (и запланировано) — чтоб сформулировать постановление Пленума.
Подгорный сидел багровый, жалкий, хлопал вместе по своим похоронам.
Суслов, председательствовавший, зачитывает проект постановления. Сначала — о назначении Брежнева Председателем президиума. Овации и проч. Потом — об освобождении Подгорного от этой должности и. (опять неожиданность). от членства в ПБ. Происходит неприятная сцена: Подгорный начинает собирать свои бумажки, стоя что-то говорит Суслову. Тот делает пренебрежительный жест и говорит (микрофон-то под носом!): посиди, мол, еще здесь, ничего, мол!
Потом голосование. Проект становится постановлением. Подгорный опять приподнимается и что-то лепечет Суслову. Тот, будто понял так, что Подгорный совсем хочет уйти из зала, сначала делает отрицательный жест, а потом указывает рукой вниз: мол, иди туда, где все сидят.
Сцена: Брежнев спускается к трибуне, чтоб поблагодарить, за ним спускается в зал Подгорный и садится, по иронии судьбы, рядом с Катушевым (которого через несколько минут тоже освободили от секретаря ЦК). Брежнев говорит, что будет честно служить партии. и ни слова о Подгорном.
Я понимаю, все понимают: бывший наш «президент» — человек ничтожный и случайный, ничего он не сделал и не мог, хотя и бурчал против возвышения Брежнева, не потому, впрочем, что был такой принципиальный, а просто хотел быть хотя бы одним из трех, чтоб и ему что-то отваливалось от славы.
Но есть законы
Поэтому и Б. Н.'у опять ничего не отвалилось. Хотя все, начиная с Брежнева, хвалили проект Конституции. Пономарев, конечно, помянут не был. Да и за пределами аппарата вряд ли знают, что он тут «главная сила» и суетился больше всех.
А по совести-то если, пора бы уж: заслужил и выслужил в полном смысле слова.
Суслов сделал сообщение о Гимне, перечислил больше дюжины поэтов и столько же композиторов, которые больше 10 лет трудились и консультировали. Сказал и о том, что устарело: «нас вырастил Сталин, на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил»; о немецких захватчиках, и о том. Что мы в боях отвоюем свободу для всех (что-то в этом роде, не помню уж, и что, по словам Суслова, сейчас может быть «неправильно» истолковано).
Стоя прослушали пленку: хор и оркестр сыграли и спели. Более торжественно- церковно-напевная та же мелодия.
За 4 часа работы столько дел, которые войдут в историю!
Неделя дня рожденья. 56 лет! Поочередно все отдельские поздравляли, один виски, другой виски и. Б. Н. подозрительно поздравил.
Вечером, как раз партсобрание с докладом Вадима об итогах Праги-1 и о Пленуме. Он его провел в легком ясном стиле, будучи на некотором взводе.
Пономарев отказался встречаться с Чейтером (член ПБ КПВ, редактор «Morning Star»). Я отмечал уже, что Б. Н. еще в апреле задумал послать письмо руководству КПВ по типу французского. Но наше ПБ отнеслось к этому сдержанно. Приняло «в принципе», но срок, мол, определим потом. Я предложил воспользоваться приездом Чейтера (по приглашению «Правды»), поговорить с ним, изложить ему суть письма (не раскрывая намерений) и посмотреть, что будет дальше. Мой тайный замысел состоял в том, чтобы таким способом «замотать» письмо вообще. Чейтер 10 дней ездил по Узбекистану и Армении, вчера вернулся в Москву и Б. Н. (вместе со мной по решению ЦК) должен был его принять. Но он отказался, предложив проделать всю эту операцию нам с Афанасьевым (главным редактором «Правды»).
У Б. Н.'а сейчас очередной «спад» на тему: работаешь, работаешь, себя не жалеешь, а тут — не только не делают членом ПБ, но даже слова нигде не сказали, что это, мол, все трудами Пономарева — с Конституцией-то!! Словом, у него минутное — а пошло всё к е. матери! Это бывало уже десятки раз и еще будет не раз до конца его политической карьеры.
Ну так вот. Принимали мы с Афанасьевым (плюс Джавад, Лагутин, Овчинников) Чейтера в редакции «Правды». Бывший профессор биохимии в Лидсском университете, типичный либерально-интеллигентный англичанин. Афанасьев (при всем том, что он автор десятка книг, профессор, доктор наук, член-корр, журналист, редактор 11 миллионной газеты и проч.) — примитивен и неотесан. Ему не хватает не только европейской культуры, но и политического чутья (что непростительно). Б. Н. тоже видит смысл таких бесед в «нажиме», в оказании давления и т. п., но его огромный опыт и природный ум позволяют ему, как правило, нажимать на педали в нужное время и на те, на которые в данный момент надо нажимать. А Афанасьев (в который раз я уже в этом убеждаюсь) не годится в международные (по крайней мере) политики. Он умудрился «походя» затронуть «чехословацкий вопрос», спровоцировать целую лекцию Чейтера о том, что парламентская борьба тоже классовая, вызвать очень опасную в таких ситуациях обиду: тот вынужден был давать отпор по поводу «обвинений в антисоветизме».