Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
Капитальное строительство. Незавершенные стройки. Старая болезнь. Мы прикинули: на каждую из 270 000 строек приходится по… 12 рабочих. Если же, скажем, на Камазе — 70 000, то получается — на сотнях, тысячах строек вообще нет рабочих! Предлагаю: заморозить все, кроме того, что должно было войти в строй в 1972 и 73 годах. Но эти — довести!
Мы по-прежнему' получаем 90 копеек на один рубль вложений, а американцы — наоборот (на один доллар — 90).
Ссылаются на поставщиков. Но посмотрим на факты. Товарищ Тарасов (легкая промышленность) — у Вас на складах… млн. пар обуви валяются. Их уже никто никогда не купит, потому что
Решает план группа Байбакова. Потому что людям нужны не деньги, а товары. И только, имея товары — продаваемые (!), мы можем вернуть деньги, чтоб строить домны и т. п.
А как мы работаем? Был я в августе в Барнауле на новом шинном заводе. Спрашиваю у рабочих: вот вы имеете все современное оборудование, наше и заграничное, вы должны выпускать 9 000 шин в день, а выпускаете 5 000. Отвечают: министр Федоров дал нам 30 месяцев до выхода на полную мощность. Хорошо! На днях получаю сводку: этот Барнаульский завод уже в ноябре выпустил 9 000 шин — проектную производительность. Т. е. «приняли меры» после моего разговора. Итак: 30 месяцев и 3 месяца! Что же это такое? Лень, безответственность, головотяпство, преступление?!
Мы не выполняем главного в постановлении ХХIV съезда — подъема производительности, эффективности. Весь съезд и вы, присутствующие здесь, сидели и хлопали, когда говорилось о новой задаче — одновременного движения по основным направлениям экономического развития (и подъем благосостояния, и рост производительности, и обороны). А что же получается? Мы же этого поворота не совершили, 2 года уже прошло после съезда, половина пятилетки! А нам вот товарищ Байбаков докладывает, что план 1972 года не выполнили, в 1973 году тоже не выполним, а потом вообще неизвестно.
Госплан проявляет либерализм, а организации, которые за ним стоят, — просто безответственность. Госплана, как организаций, определяющую стратегическую перспективу и строго контролируемую ход нашей экономики, у нас нет!»
Характерна реакция на эту речь, о чем мне рассказал Брутенц со слов Арбатова, одного из авторов речи. Выходим, говорит, толпой из Свердловского зала, рядом оказался Бородин (директор ЗИЛ'а), один из боссов нашей индустрии. Я, говорит, спрашиваю у него: Ну, как? Да, красиво. Это вы, наверное, подпустили там красот и убедительности, писатели вы хорошие. Но только мы все это слышали уже не раз. От раза к разу речи все красивее, а дела все хуже и хуже.
И это все вслух, в толпе членов ЦК, которые даже не оглянулись, занятые, видимо, такими же мыслями.
И еще, рассказывает Арбатов: мы (т. е. он, Цуканов, Александров-Агентов, Загладин, которые тоже участвовали в подготовке речи) всячески старались смягчить остроту, на которой настаивал оратор. Причем, острота явно была направлена в адрес Косыгина.
Почему надо было смягчать? Конечно, Косыгин ничего уже не может. Но «нам только сейчас не хватает раздрая в верхушке», тем более, что на подхвате выжидают своего часа Шурик Шелепин, Полянский, Демичев, Воронов, а теперь к ним присоединился недовольный, снятый с поста Шелест. И потом: снять Косыгина, значит убрать и его команду. А что толку? Байбаков вроде «не обеспечивает» надлежащей роли Госплана. Но он умный, смелый и знающий человек. Он хоть говорит, не боясь, правду, как она есть. Лучше
В связи с этим рождаются уже легенды: Косыгин, говорят, оставался на приеме (по 50-летию) до самого конца, все время один, и пил, и пил. Шелепин ушел из полупустого зала в окружении «своих». «Заострение» против Косыгина: конечно, тот ничего уже не смыслит в том, что надо делать и как делать. Но ведь и «сам» тоже ничего не понимает в экономике. В международных делах он поднаторел за эти годы и это теперь — его любимое занятие. А в экономике — «не представляет, как обеспечить тот перелом, о котором было объявлено на съезде».
И еще «музыкальный момент», как выражается Бовин. Арбатов говорит: «Мы ему (Брежневу) все время советуем поменьше фигурять перед телевизором. Да и не только ему пора воздерживаться: Ведь его дряхление всем заметно, бросается в глаза».
Послесловие к 1972 году
Каков итог 1972 года?
Тринадцать лет до перестройки — что мы имели?
Восстановлен поколебленный при Хрущеве беспрекословный авторитет (и власть) первого лица — Генерального секретаря ЦК КПСС, хотя оформлено это было в партийном порядке в следующем году. Тогда же появились первые признаки «культа», пусть вторичного, фарсового.
В высшем властном эшелоне — Политбюро, Секретариат — сохранилось интеллектуальное и культурное убожество:. Подгорный, Полянский, Кириленко, Воронов, Шелест (потом Щербицкий), Шелепин, Кунаев, Демичев, Капитонов.
Суслов, Пономарев, Косыгин — люди немного иного порядка. Последний — профессионал, но именно в этом году его начали отодвигать, Первые два оставались носителями большевистской традиции, для которой свойственна была все-таки определенная образованность.
Экономика, после неожиданного взлета в 8-ой пятилетке, снова начала деградировать. Умные и циничные хозяйственники во главе с Байбаковым уже тогда понимали, что никакие постановления, призывы, взыскания за невыполнение планов ничего поправить по сути не могут. «Корень» — в другом, глубже.
Материальный уровень основной массы городского населения был еще терпимый, хотя люди помнили, что как раз к этому году Никита обещал завершить «первую фазу коммунизма».
Брежнев, несколько опомнившийся после интервенции в Чехословакию, утвердившийся во власти, обнаружил наличие здравого смысла. С подачи Андропова и Цуканова он приблизил к себе интеллигентов «высшей советской пробы» — Иноземцев, Бовин, Арбатов, Загладин, Шишлин. Допущенные к сверхзакрытой информации, широко образованные, реалистически мыслящие и владеющие пером, они сумели использовать «разумное и доброе» в натуре Генсека для корректировки политики — там, где это было возможно в рамках системы.
Регулярное неформальное общение их с Брежневым, советы, собственные мнения и возражения, в которых они себя с ним не стесняли, а, главное, — «стилистика» изложения политических установок, которая была на 90 % в их руках, сказались, прежде всего, во внешних делах, а именно — поворот к курсу на разрядку, к диалогу с Америкой, с Западной Германией, перемена отношения к «третьему миру» — отход от безоглядной поддержки «национально-освободительного движения», опасной, в принципе недальновидной и наносившей вред государственным интересам СССР.