Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
Подстроили, конечно, помощнички. Скорее всего Воробей (Александров-Агентов). Брутенц по этому поводу сказал: им о душе пора подумать (в смысле — о вакансии на место консультанта в Отделе), а не подставляют ножку секретарям ЦК.
Впрочем, прочитал я записи переговоров Брежнева с Вильсоном. И из них увидел, что в отличие от публичности на завтраке, Генеральный был вполне в форме и как полемист не раз прижимал ушлого Вильсона. Действовал совсем не по бумажке, хотя и с учетом заложенных туда идей и информации. И вообще выглядел значительно крупней, в государственном смысле, масштабнее англичан. Я понял восторги Вильсона по поводу личных контактов, которые он выражал по возвращении в Англию. Понял я и другое (в том числе и из замечания по нашему коммюнике):
Прочитал я записанную разведчиком (или переданную) запись телефонного разговора в Нью-Йорке одного нашего уехавшего еврея с другим. Это вопль отчаяния об эмигрантской жизни в Америке наших бывших ученых. Некоторые готовы на четвереньках ползти обратно, если пустят. Ура Андропову, который добился, чтобы евреев стали выпускать тысячами, практически всех, кто хочет. Но в чем его замысел? Каков дальний прицел?
Кстати, недавно мне Шахназаров сказал «по секрету», что ему достоверно известно из интимных источников, что изначальная мечта и ставка «председателя» — стать Генеральным после Брежнева. Может быть, это и не плохо. Посмотрим.
Б. Н. поручено выступать на той неделе с инструктивным докладом перед идеологами со всего Советского Союза по вопросам 30-летия Победы. Опять вкалываем, едва сойдя с самолета. Он уже фактически выполняет роль идеологического секретаря ЦК Так он и воспринял (в разговоре со мной) это новое поручение.
Был в Третьяковке. Там портреты XVIII века из провинциальных захолустий: Новгород, Орел, Ярославль, Самара. Производит. В основном портреты неизвестных авторов, но есть и Панин, Орлов и т. п. И два зала из коллекции, подаренной Третьяковке Сидоровым, особенно советский зал: Ларионов, Машков, Шагал, Кандинский, Малевич, Петров-Водкин и др. Боже, какая прелесть, и как глядится из этих рисунков и картин эпоха — 20-ые годы.
В «Монде» напечатаны большие выдержки из мемуаров Смрковского [33] — перепечатано, кстати, из итальянского коммунистического журнала. Рассказывает о своих встречах с Брежневым в мае 1968 года, когда Смрковский возглавлял здесь парламентскую делегацию; о самих днях 20–21 августа, о том, как их взяли и привезли на дачу под Москвой, о переговорах в Кремле, о протоколе, об отъезде назад, о Кригеле, который отказался подписать протокол. Между прочим, там приведены слова, которые он сказал Брежневу, Косыгину, подгорному в ЦК КПСС, когда его и других привезли с дачи для начала переговоров (в первых числах сентября):
33
Один из лидеров «Пражской весны».
«Вы, товарищи, разрушили вековую дружбу, которая существовала между нашими народами. Более 100 лет наш народ культивировал в себе славянофильскую любовь к России, 50 лет — любовь и верность Советскому Союзу. Вы были в глазах нашего народа самыми верными друзьями. И вот за одну ночь вы все это разрушили!»
Принимая во внимание, что «акция» предпринята в историческую эпоху, когда нация, как главная форма жизни народа, еще далеко не изжила себя, а в определенной мере даже оживилась, как фактор жизнеспособности и самосознания. Принимая также во внимание, что (по опыту истории) национальное унижение очень долго (если вообще когда-нибудь) не забывается, может быть, и впрямь мы заплатили слишком большую цену, чтобы предотвратить то, что, скорее всего, не случилось бы и так.
В конце концов ведь не в сытости народа смысл, сытость чехи и так бы очень быстро бы организовали, даже если бы им пришлось пережить маленькую гражданскую войну, в которой антисоветизм все равно бы не смог
Еще неделя прошла. Еще один доклад сделали Б. Н.'у. Читал его вчера он на совещании идеологических работников (как проводить 30-летие Победы). И передовую в «Правде» фактически тоже пришлось делать мне.
Устал я от всего этого. Даже в «функциональном» отношении это черт знает что: ведь я неделями, а то и месяцами не читаю систематически ТАСС'а, а о журналах и книгах и думать нечего. Шифровки и прочую закрытую информацию пробегаю. Подумать ни над чем некогда.
В прошлую субботу — у Б. Н.'а на даче. День рожденья в узком кругу. Тосты — Загладин, Шапошников, я, Балмашнов. И еще брат Б. Н.'а генерал и пара из его соратников по комсомолу 20-ых годов. Жена- красавица с фрески Рублева. И вообще она молодец: прекрасно, умно держится. Да и он еще хоть куда. Был прост, откровенен: на тему о том, что тех среди его друзей и товарищей, которые «загремели» в 1937 году и чудом остались живы, не заставишь вновь восхвалять… и он показал пальцами, изображая сталинские усы.
Играли в бильярд, Вадим за роялем — песни. В промежутках разговоры, которые, как правило, мы позволяем себе только «между собой».
Он, пожалуй, редкостный человек на активном политическом фоне: соединяет наше «чистое» прошлое с циничным настоящим. И в общем-то в нем жива идейность. Она — значительная сила, во многом объясняющая его неиссякаемую энергию и, казалось бы, совсем ненужную (для ради карьеры) инициативность.
Доработка проекта декларации (для европейской коммунистической конференции) перед Рабочей группой (в Берлине 8 апреля). Загладин с Жилиным съездили в Париж, на «тройку»: ФКП, КПСС, СЕПГ. «Отработали» текст после первой Рабочей группы. Получили, как выяснилось вчера, похвалы от Плиссонье (член ПБ ФКП)) за «единый (с французскими коммунистами) революционный подход к проблеме Европы». Когда я здесь посмотрел эту продукцию, я понял, что такие уступки превращают конференцию в опасный треп, направленный по существу против нашей политики разрядки («заставить империализм еще отступить», только тогда разрядка будет обеспечена, «нанести ему поражение», «победить его», «превратить всю Европу в социалистическую» и т. п.) В соответствии с этим внешнеполитическая программа единых действий была объединена с социальной программой, с борьбой за социализм, за коммунизм. И это еще больше лишало такую программу всякого реализма: за социализм и за коммунизм с нами вместе никто не пойдет бороться, и даже многие КП будут возражать против общей программы борьбы за социализм. Фразы о широкой коалиции и сотрудничестве с некоммунистическими силами превратились в насмешку.
Я сказал обо всем этом Загладину. Он частично согласился, но ему было некогда — готовил делегацию на съезд ИКП, — попросил кое-что поправить, а «потом видно будет, вся работа впереди».
Б. Н. заинтересовался проектом и сказал, чтоб без его ведома не давали немцам согласия на рассылку всем (28) партиям. Я поделился с ним опасениями. Он насторожился. В эти же дни я узнал, что Катушев, прочитав проект, встревожился еще больше.
Договорились пригласить двух немцев и вместе с ними кое-что поправить. В какой-то степени это, конечно, было дезавуированием Загладина и Жилина (в Париже), однако что делать. Поправили. Немцы уехали, а на другой день вечером пролетом из Кореи в Москве оказался Канапа.
Рубились с Канапой до 2-х ночи. Жан очень быстро сообразил, что «причиной всему я». Начал шантажировать, но мне очень легко его было придавливать, потому что его аргументы либо противоречили один другому, либо были простой демагогией, к которой я относился спокойно, а когда получалось, с насмешкой.
Вы, говорил, например, Канапа имеете социализм и хотите мира, мы тоже хотим мира, но хотим и социализма. Почему же вы мешаете нам за него бороться? И т. п. Программа, мол, должна быть коммунистической, а не социал-демократической.