Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
Шрифт:
Александров-Агентов набросился на него с истерической яростью (ему плевать, что этого человека теперь знает весь мир, что он проделал за два года в Женеве действительно гигантскую работу в связи с Хельсинским Совещанием). Обвинил его в оппортунизме, в отказе от Программы партии, в пацифизме, либерализме. Толя спокойно возражал. Вступился Блатов. И тут началась настоящая истерика: раз так, мы с вами Анатолий Иванович (Блатов) работать вместе не сможем!
Для нас этот спор показался нелепостью и примитивом по существу. А по форме — он очень симптоматичен. Нетерпимость и фанатичное самомнение Александрова-Агентова дорого ему обойдется потом!.
Пока
Прошла неделя под водительством Александрова-Агентова. Впечатления от него самого: ханжество, болезненное самомнение, сочетание внешней интеллигентности и джентльменства с женщинами с внутренним хамством и истерической грубостью.
В итоге расклад работ был такой: Шишлин и Блатов — социализм, Карэн — третий мир, я — кризис капитализма, рабочее движение, комдвижение, общий революционный процесс. Трехслойный пирог, как определил сам Александров-Агентов.
Сам он взял на себя всю внешнюю политику, но писать не начал, ждет варианта от Громыко, которому Политбюро, как мне Пономарев объяснил, поручило представить этот вариант к 1 августа, но тот и в ус не дует, хотя его ребята текст уже сочинили.
Мы же свои разделы написали. Я сидел как проклятый, вылизывая каждую фразу и стараясь максимально использовать новые формулы и мысли из материалов институтов.
Обсуждали эти предварительные варианты утром в субботу, сидя на солнышке, первый теплый день после недельного холода.
Блатов обвинил нас с Карэном в академизме. Но Александров-Агентов, поскольку он уже частично считал себя ангажированным с текстами, бросился защищать, окрысившись на Блатова Тем самым было спасено все остальное.
На предстоящей неделе будем доканчивать свои куски.
Б. Н., вернувшись из Крыма, где был у Брежнева вместе с американскими конгрессменами, опять начал мучить меня с «Введением» к многотомнику о рабочем движении. Все боится. Рано, мол, сдавать в издательство (а том I уже набран), Бог его знает, что там написано, судя по тому, что «Введение» уже пятый раз приходится переделывать. Я возразил: не знаю насчет Бога, но я лично знаю, что и как написано, потому что дважды читал и редактировал этот том.
Еще одна неделя в Ново-Огарево. К удивлению нас с Брутенцем отношения с «Воробьем» (Александров-Агентов) вполне нормальны. Бытовое общение (за столом, купанье, анекдоты, разговоры на «посторонние темы», о литературе и т. п., а он любит похвалиться своей образованностью и знанием всяких стихов от Д. Бедного до Гете и Киплинга) проходит во вполне «товарищеской обстановке». А деловое общение — еще того лучше.
В среду обсуждались вторые варианты разделов и, неожиданно для меня, и он, и Блатов начали расхваливать мой раздел. Брутенц из этого умозаключил, что по каким-то мотивам Александров-Агентов хочет сделать из меня альтернативу Загладину (возможно, ревнует — после публичного заявления Брежнева, что, мол, пока материал не пройдет через Загладина, он не чувствует себя уверенным).
Во всяком случае, на этот раз работать с Александровым не только сравнительно покойно, но в этом человекосочетании —
Только вчера получили раздел о внешней политике, написанный в МИД'е Адамишиным и правленый Громыко. Получен он от Брежнева с Юга, который, видно, его смотрел и очень не хотел отдавать, боясь обидеть Громыку. Вообще у Александрова ощущение (он делился с Брутенцем), что Громыко сильно изменился и возымел силу (у Брежнева), которой пользуется бесцеремонно и грубо. Оказывается для Хельсинки были подготовлены две речи — Громыкой и группой Александрова. Андрей Михайлович, естественно, считает, что его вариант был лучше (и, наверно, так оно и было). Но Громыко устроил истерику и Брежнев сказал: «Ладно, не ссорьтесь, прочту мидовский, какая разница!»
Мы с Карэном напросились навестить Пономарева в больнице, где он проводил предотпускное обследование. Рассказали о ходе дел и об отношениях с Александровым. Встретил он нас «испугом» — не напросились ли мы к нему, потому что оказались в конфликте с Александровым. Успокоился, но насторожился в обратном плане: не слишком ли мы поддались влиянию Александрова и не готовы ли уже мы во всем уступить, и по принципиальным вопросам. Потом давал советы= «мысли» для Отчетного доклада. При всем его политическом здравом смысле и информированности, он ретроград. О комдвижении он мыслит полицейскими категориями, а о борьбе за мир категориями Гречко — с позиции силы. И если Брежнев, отдавая дань этой нашей «исторической традиции», фактически давно уже отошел от концепции — «как бы похитрее объегорить империалистов», то Пономарев железно стоит именно на этой позиции. И недаром антикоммунистическая пропаганда расставила их в разные «лагери» в Кремлевском соотношении сил.
Б. Н. неожиданно сходил в спальню и принес Твардовского «За далью даль» и начал вслух читать нам главу о Сталине. Читал долго с выражением и комментариями. Одобряя одно и негодуя по поводу того, что Твардовский допускает виновность народа в том, что он имел такого вождя. Это была «сцена, достойная кисти Айвазовского». Мы вновь увидели перед собой человека, целиком сотканного из кусочков истории партии и пропитанного духом ее почти неправдоподобной по контрастам и несовместимости судьбы и деятельности.
В Португалии плохо. Б. Н. считает, что дело кончится Соарешом, что нет сил для фашистского режима. Не знаю, не знаю! Дай Бог! Но коммунисты переиграли, хотя может быть и не они главная причина. Однако, эволюция чудовищная от встречи Куньяла по образцу «возвращение Ленина в Петроград» до нынешних осад помещений, где он выступает с речами, погромов и поджогов штаб-квартиры ПКП. Какая-то, видимо, общая антикоммунистическая тенденция пробивается везде — на почве сепарирования КПСС как фактора мира и неприемлемости ее как образца.
Еще одна неделя в Ново-Огарево. Дотачивали каждый свой раздел. Когда сложили, получилось 75 страниц. А надо около 40.
Вчера Брежнев вернулся из Крыма в Москву. Возможно это как-то отразится на нашей дальнейшей деятельности в Ново-Огарево. Кириленко же сказал Александрову: «Не торопитесь, хотя срок и 1 сентября, спешка во вред качеству, посидите еще недельку».
Александров выходил и на Суслова, который тоже недавно вернулся из отпуска. Сказал, что план наш ему понравился. Но, мол, посильнее нажимайте на империализм. Мы, говорит, сдерживались до Хельсинки, а теперь у нас руки более свободны. И Чили, и Португалию, и Вьетнам ему припомните.