Совок-8

Агарев Вадим

Страна кошерной буржуазии наложила всё-таки свой отпечаток на прежде безупречно тактичную женщину. С чуждой нашему передовому строю бесцеремонностью, Пана завалила меня неделикатными вопросами. На которые у меня почти не было ответов.

— У всех всё хорошо! — уверенно успокоил я её, — Вы лучше скажите, как там Лев Борисыч? — затаил я дыхание, опасаясь услышать что-нибудь нехорошее.

— С Лёвушкой всё хорошо, слава богу! — удивив меня еще больше, неожиданно перекрестилась кошерная адептка Карла и Фридриха, — Очень вовремя мы его вывезли!

Операция прошла успешно и реабилитация завершится уже совсем скоро.

Тётка была готова еще долго рассказывать про удачно эвакуированного от верной смерти брата, но я спустил её на полную мирских сует гойскую землю. Напомнив о багаже.

— Ах, да! — взмахнула правой рукой Пана, поскольку в левой она держала сумку, — Вон те два больших чемодана! — указала она на пару сиротливых, но объёмных сундуков, в одиночестве совершающих очередной круг почета на черной резиновой ленте.

Превозмогая тоску, я двинулся навстречу к двум предпосылкам своей пупочной грыжи. С глубочайшей грустью осознавая, что нынешние чемоданы жалости к человечеству, то есть, колёсиков, неймут.

— Ты расскажи, как ты тут один жил? — не прекратила выспрашивать тётка, когда мы выехали со стоянки аэропорта. — Одной сухомяткой, небось, питался?

— Сухомяткой я не питался, — начал успокаивать я Пану, — И жил все это время я не один!

— Неужели женился? — радостно всполошилась Левенштейн, но тут же её оживление угасло. — Хотя, чего это я! Ты, Серёжа, если и женишься, то я до этого дня не доживу! Опять какой-то бедняжке голову дуришь? Кто она?

Мне слова тётки пришлись не по душе. Более того, они показались мне обидными.

— Угадали вы, Пана Борисовна, насчет бедняжки, — покаянно вздохнул я, — Сиротку пригрел. С ней и сожительствую. Одеваю, обуваю её, а она хозяйство ведёт и еду мне готовит.

— Позволь, а сколько лет этой сиротке, как ты изволил выразиться? — насторожилась Левенштейн, достав из сумки свои очки с диоптриями и нацепив их на нос вместо солнечных.

— Большенькая она уже! — успокоил я её и добавил мстительно, — Пятнадцать ей недавно исполнилось! — смотрел я вперёд на дорогу, но краем глаза отслеживал реакцию Паны.

От нахлынувших на неё чувств, сказительница марксистко-ленинских басен начала хватать ртом воздух. Сорвав с покрасневшего от негодования носа очки, Левенштейн уже готова была предать меня большевистской анафеме, но я оказался проворнее.

— Не живём мы с ней во грехе, она мне как сестра, — благостно и смиренно разъяснил я умышленно созданную ситуацию, — Не подумали же вы, уважаемая Пана Борисовна, что офицер советской милиции может быть педофилом?! Или всё же подумали?

Теперь уже я с нарастающим возмущением бросал пылкие взгляды на смутившуюся тётку.

Не давая ей прийти в себя, я начал повествование трагикомической истории нашего с Елизаветой знакомства. Не упуская ни одной мало-мальски существенной детали. Начиная с злодейского эпизода кражи у меня пельменей и заканчивая помещением

в чулан прапорщика Барсукова.

Пока Пана переваривала полученную информацию, я поделился с ней еще одной новостью.

— Мне тут за высокие показатели в служебной деятельности квартиру выделили, — состроил я на лице горделивое выражение, — И в скором времени я от вас съеду к месту прописки.

— Как съедешь?! — потерянно прошептала окончательно расстроившаяся женщина, — А как же я?!! Как я одна буду жить?

— Почему это одна? — бодро не согласился я, — А Лиза? Я как раз хотел вас попросить оставить её у себя на какое-то время. Пока я на новом месте обживусь и условия создам! Тем более, что её в школу надо определить, ну и вообще…

Пана ненадолго задумалась, а потом её лицо разгладилось и она даже заулыбалась.

— Правильно! — она поощрительно, словно на хорошиста из школы для дебилов, посмотрела на меня, — Нечего ей у тебя делать! Ты ведь кобель, Серёжа, и не удержишься от того, чтобы баб в свою берлогу таскать! Незачем ей это непотребство видеть, пусть уж лучше у меня живёт!

Левенштейн торжествующе уставилась на меня, всем своим видом демонстрируя, что приняв мудрое соломоново решение, она от него уже ни за что не отступится.

Мысленно погладив свою шишковатую голову, я осторожно выдохнул и еще больше себя зауважал. И было за что! Только что мне удалось, ни перед кем не одалживаясь, без потерь перевезти на другой берег подрастающую волчицу, козу и капусту. И всё это одним рейсом!

Поднимаясь по лестнице с двумя чемоданами в руках, я думал о том, как поладят особы. Или, как не поладят.

Глава 18

Дежурство принял быстро и первое время меня никто не трогал. Я сидел в своём кабинете и приводил в порядок уголовные дела, находящиеся в моём производстве. Копошился в бумагах, невольно вспоминая возвращение блудной Левенштейн.

Непривычно робкая Елизавета по своему обыкновению встретила нас с Паной в коридоре. Какое-то время они молча приглядывались друг к другу. Тётка смотрела с жалостливым интересом, а Лизавета с плохо скрываемой настороженной стеснительностью и опаской. Девчонка определённо боялась прийтись не ко двору.

Решив её приободрить, я, скинув туфли, подошел к ней и, обняв за плечи, притянул к себе.

— Вот, Пана Борисовна, это Лиза! — погладил я свободной рукой по голове коллегу по несладкой сиротской доле, — Так уж получилось, что у меня нашлась сестра. Очень хорошая сестра, суп мне варит и полы с посудой моет! Скажу честно, недостаток у неё один, но зато существенный, ест она много.

Левая рука, которой вороватая урюпчанка прижимала меня к себе, чувствительно щипнула меня за бок.

— Хороший ты парень, Серёжа, но всё равно балбес! — неодобрительно покачала головой Левенштейн, — А ты, деточка, не обращай на него внимания! Теперь тебя здесь никто голодом морить не будет! Ты любишь фаршированную рыбу?