Современная американская новелла (сборник)
Шрифт:
Студент, улыбаясь, повернулся ко мне.
— Что за мир! — сказал он и протянул руку.
— Благодарю, — ответила я. — Но я не хочу принимать этот подарок.
Мы двинулись дальше. Я шла неторопливо, стараясь свободной поступью показать, что не испугана. Может, он обиделся на какую-нибудь мою фразу на занятиях. А может, просто наркоман.
— Не беспокойтесь, — сказал он. — У меня еще много.
— В самом деле? — отозвалась я. — Все равно, спасибо, не надо.
— Если вам не нравится это, я выберу получше. — Студент полез в мешочек.
—
— Могу, — заверил он. — А некоторые помню. Это, к примеру, девичье.
Этой девчонке, рассказал он, было тринадцать. Вначале ребята из его подразделения ее жалели, подкармливали и угощали сигаретами. А потом выяснилось, что она была среди тех, кто накануне ставил мины вокруг их лагеря.
Наконец мы пожали друг другу руку и распрощались. Двумя днями позже студент оставил на моем столе, когда я вышла, бутылку виски. Очевидно, он искренне хотел сделать мне подарок. До возвращения брата из Вьетнама я больше не видела военных сувениров подобного рода.
В ту осень, когда мы жили в Форт-Силле, наша семья съела пятьсот голубей. Начался пятидесятидневный охотничий сезон — разрешался отстрел до десяти голубей в день, — и каждый день мать подавала к столу птиц. Печеных, тушеных и жареных. Отбитых и фаршированных, в оливковом масле или в собственном соку. Но их было слишком много — крошечные, в форме сердечка, грудинка заметно выпирает даже под соусом. Однажды, когда перед нами поставили очередное блюдо с голубями, Макартур сказал:
— Что ж, насладимся запеченным тунцом. Смотрите-ка, в горшочке и сыр, и толченые крекеры! — Он передал блюдо мне. — А ты что возьмешь, Джемма?
— Креветок, — ответила я. — С лимоном.
Таким образом, блюдо обошло весь стол. Мать предпочла мясо молодого барашка, бабушка — свиную отбивную. Отец долго колебался, прежде чем взял вилку. Всю свою жизнь он стрелял дичь для семейного стола, полагая, что учит домашних экономии, а сына — самостоятельности; никто никогда на эту тему не шутил. Отец посмотрел на Макартура. Хотя он никогда это вслух не говорил, Макартур был воплощением его мечты о сыне — добродушный и высокий, умный и послушный, бьет из своей мелкокалиберной винтовки в самое яблочко.
— Ладно, — наконец произнес отец. — Я съем бифштекс.
Тем не менее после обеда он сказал:
— Если уж вы в таком игривом настроении, давайте займемся чем-нибудь стоящим. Сыграем в «Двадцать вопросов». — Он вынул из кармана ручку и разгладил бумажную салфетку, чтобы вести счет. И снова посмотрел на Макартура. — Я загадал. Что это?
Играть должны были мы все, но взгляд отца подразумевал, что основным его соперником будет Макартур.
Макартур попытался придать лицу бесстрастно-вежливое выражение профессионального игрока.
— Это животное? — спросил он.
Отец принял задумчивый вид. Он вперил взгляд в свечи, уставился на потолок. Все это входило в игру: полагалось сбивать
— Да, животное.
— Это жаба? — спросила бабушка.
— Нет-нет, — сказал Макартур. — Еще рано задавать такой вопрос.
— Определенно не жаба, — ответил отец и с подчеркнутым удовлетворением поставил на салфетке жирный минус. Это тоже было частью игры — действовать сопернику на нервы.
— Больше, чем хлебница? — спросила мать.
— Это Эйфелева башня? — спросила бабушка.
Снова отец с преувеличенным усердием сделал отметку.
Макартур опустил голову, подпер лоб руками — поведение, недостойное настоящего мужчины.
— Сядь нормально, — приказал отец. — Думай!
— Давайте займемся чем-нибудь повеселее, — предложила бабушка. — Это игра скучная.
— А мы не развлекаемся, — отрезал отец. — Мы учимся мыслить логически.
Наконец набралось все двадцать «нет», и отец открыл, что он загадал. «Сияние сигнальной ракеты» — вспышка взорвавшегося пороха. Действительно, если согласиться, что углерод извлекается из органики, порох, можно сказать, «происходит» от животных, растений и минералов.
Отец плеснул себе в стаканчик и откинулся на спинку кресла, приготовившись рассказать нам историю. Впервые он играл в эту игру, когда был солдатом и плыл в Англию. Корабль входил в состав одного из самых больших конвоев, пересекавших Атлантический океан во время второй мировой войны. Море волновалось, поблизости рыскали германские подлодки. Многих мутило, и все чувствовали себя не в своей тарелке. Тогда стали играть, и дулись в «Двадцать вопросов» на протяжении двух дней. Именно в той игре отец загадал «сияние сигнальной ракеты».
Пожалуй, он никогда не рассказывал нам более «военной» истории. Из Англии отец проследовал к побережью Нормандии, участвовал в разгроме немецкого контрнаступления в Арденнах, но, вспоминая войну, он неизменно говорил о бравых молодцеватых мужчинах в часы отдыха. Закончив рассказ, он уставился на свой стакан с виски, подобно запойному пьянице, — так смотрят в магический шар.
В ту весну, которая последовала за сезоном голубей, Макартур приобрел двух живых цыплят. Магазин в городке, рядом с которым стоял гарнизон, в субботу перед вербным воскресеньем дарил цыплят первым ста покупателям. Макартур вошел в двери первым, а потом еще пятьдесят седьмым. Он назвал цыплят Гарольд и Жоржетта и имел большие планы: собирался научить их считать, ходить по проволоке и кататься на специальном маленьком чертовом колесе.
Неделю спустя, когда мы были в церкви, Гарольда и Жоржетту съел наш кот. Цыплята жили в открытом картонном ящике, стоявшем на холодильнике. Никто и представить не мог, что жирный и ленивый Медведь Эл совершит такой подвиг ради лишней трапезы.
Глядя на светлые перышки, оставшиеся в коробке, Макартур произнес:
— Он сожрал их целиком, вместе с клювами…
— Бедные цыплята, — сказала мама.
— Они все время верещали, — заметила бабушка. — Им следовало держать свои клювики на запоре.