Современная австралийская новелла (сборник)
Шрифт:
— Я… я не видела вас, — дрожащим голосом сказала она.
Выражение его лица ничего ей не говорило. Его седые волосы были коротко острижены, вернее, обкромсаны и прилипли к голове потными прядями. Это слегка удивило ее, наверное, потому, что она представляла его иным. Он был очень худ, как будто солнце сожгло дотла всю лишнюю плоть на его костях, и его руки стали похожи на узловатые черные палки. У него было ружье, и она вдруг испугалась, что он убьет ее, если она не отгородится от него какими угодно словами, пока он еще не решил, что настиг одного из своих преследователей.
— Я
Это было совсем не то, что она собиралась ему сказать. Его глаза оставались непроницаемыми. Они были очень темные, какие-то сверлящие, и она вдруг подумала, что они похожи на глаза животных или птиц своей настороженностью, особым умением различать и опознавать, которым она не обладала. Щетина давно не бритой бороды белела на его темном от загара лице.
— Я… если бы вы только согласились уйти, — сказала она. — Они хотят, чтобы вы ушли, больше ничего, они не понимают…
Ее слова умерли от жары и тишины. Она видела, как по его лицу ползают мухи.
— Я хотела помочь вам, — продолжала она, презирая себя за то, что ей так страшно.
Только пальцы, сжимавшие ружье, чуть шевельнулись. Его неподвижность невозможно было вынести. Вдруг она зарыдала — громко, безобразно, давясь слезами, закрывая руками лицо.
Он слегка попятился. В этом движении была какая-то не свойственная людям плавность, и она вспомнила аборигенов, которых видела однажды на севере, совсем не похожих на тех, которые переселились в город и стали такими же неуклюжими, как она. Человек двигался со странной неотвратимостью, как крадутся животные или колеблются от ветра тонкоствольные деревья в редком лесу. Она не видела, когда он ушел. Она смотрела на деревья, около которых он только что стоял, и плакала.
В конце дня до нее долетели звуки выстрелов, глухие и неправдоподобные, тут же растаявшие в тишине. Она пошла туда, откуда они доносились, и довольно скоро, совершенно этого не ожидая, оказалась на дороге, которая вела к дому Мэкки. Пройдя еще немного, она услышала голоса и закричала. Несколько человек вышли из зарослей на дорогу. Она бросилась к ним, но тут же остановилась. Немного дальше на дороге она увидела «Лендровер» и рядом полицейского.
— Мы хватились тебя, — сказал Кен, — обыскали все кругом… Тед нашел то место, где ты перелезла через изгородь, — и все…
— Эти выстрелы… я слышала их…
— Мы искали тебя. Его никто не видел. Он пытался обойти нас, а потом выстрелил в Дона… Нам тоже пришлось стрелять.
Она ничего не сказала, и он добавил:
— Нам пришлось это сделать, Энн. Мы послали за полицией. А где ты была? Как ты здесь очутилась?
Она не знала, что сказать ему.
— Наверное, искала тебя, — ответила она.
К ним подъехал «лендровер», и водитель открыл дверцу. Они возвращались назад по иссушенной, разбитой дороге, до которой уже дотянулись зыбкие тени сломанных кустов.
Олаф
Домик возле парка
Фрамуга разбилась вдребезги; и осколок стекла, пролетев через комнату, впился в щеку Джона.
Булыжник, величиной с половину кирпича, упал на кружевную скатерть, покрывавшую полукруглый журнальный столик возле окна, и осколки градом посыпались туда, где мгновенье назад стояла Андреа.
Из раны на виске, у самого глаза Джона, полилась кровь, она стекала по щеке на белый воротник рубашки; на какой-то миг в комнате все замерло, кроме этой маленькой, появившейся вдруг струйки.
Брат и сестра застыли на месте, вглядываясь в черноту ночи.
Легкий ветерок, влетев через зияющую дыру в окне, всколыхнул штору, Андреа повернулась и истерически закричала:
— Ты ранен!
Джон дотронулся до порезанной щеки и с изумлением посмотрел на окровавленные пальцы.
— Хулиганьё, — сказал он.
Он бросился к двери и распахнул ее. Из темноты проступили просторы парка, обрамленного высокими эвкалиптами и мрачными смоковницами. На вершине холма шелестел листьями ветер; на обнесенном белой оградой широком овальном стадионе было пустынно — лишь звезды да уличные фонари тускло освещали его.
— Может, это случайно, — робко, неуверенно сказала Андреа.
Она старалась видеть во всем только хорошее, и Джон пробормотал что-то, как бы соглашаясь, хотя знал наверняка, что никакой случайности здесь нет. Если бы это был крикетный мяч…
Никто не бежал по парку, у входа не видно ни одной машины. А может, она только что отъехала?
Из соседних кварталов доносился глухой шум редких автомобилей.
— Боже мой, всё в крови! — крикнула Андреа и бросилась за пластырем..
Когда она вытирала его лицо влажным полотенцем и накладывала пластырь, зазвонил телефон. Джон, сидевший на ручке кресла, чтобы сестре было удобнее, встал и взял трубку.
Хриплый, низкий и приглушенный голос сказал:
— Ну как, Дарби, доволен? Это только начало.
— Кто говорит? Кто это? — Джон поспешил прервать хриплый грубый смех.
В голосе появился металл.
— Можешь не сомневаться, не твой друг. И камушек этот — не с неба свалился. Это для тебя, Дарби. Мое дело — предупредить.
— Но я не… Послушайте! Кто это? Кто говорит?
Голос снова изменился, из трубки хлынул поток площадной брани. Остолбенев от изумления, Джон прикрыл рукой трубку, прежде чем повесить ее, — сестра стояла совсем рядом, за его спиной.
Не успел он сделать и трех шагов, как телефон зазвонил снова, машинально Джон снял трубку и услышал тот же голос.
— Знай, Дарби, — ты у меня в руках. Мне все известно про твоих баб; мне много чего известно. И камушек этот — первый. Погоди, дождешься второго. И передай своей сестрице…
Нецензурные слова сыпались в таком изобилии, что теряли свое значение. Они звучали странно, словно их произносил намеренно человек, не понимавший их смысла. Джон нажал на рычаг — брань прекратилась.