Современная болгарская повесть
Шрифт:
— К сожалению, нет… — отвечал он. — Кто следующий?
Предположения были самые различные: верительные грамоты, похищенные военные карты, оружие. Но Фрэд Барнаби тряс головой.
— Я тоже ожидал чего-либо в этом роде, — проговорил он наконец. — А на дне сундука валялось лишь несколько пузырьков.
— Пузырьков?!
— Да, представьте себе. Украденных в лазарете.
— Тем более! Значит, он действительно шпион? — заволновались гости.
— Быть может, болгарин сам был болен либо кто-нибудь из его близких? — только Мишель попытался найти ему оправдание. Но быстро спохватился, что все родные Стамо погибли, и от этой мысли у Мишеля расширились зрачки, и он произнес необычно громким голосом: — Постойте,
— Да, яд, дорогой мой, именно. Вы угадали! На каждой этикетке череп и кости, а ниже надпись: «Кротоновое масло».
— Кротоновое масло?! — вскричал доктор Паскье. Он даже подскочил от изумления. — Вы действительно прочитали «кротоновое масло», Барнаби?.. В больших дозах это действительно яд, но медики его употребляют как… — он, не договорив, засмеялся. — Рассказывайте же! Продолжайте, бога ради, дорогой вы наш несчастливец! Теперь я понимаю недавние ваши колебания…
Однако колебания Фрэда еще не вовсе исчезли. Он помрачнел, что-то невнятно пробурчал, но затем глаза его вновь заулыбались.
— Беда в том, — сказал он, обводя нас взглядом, — что свойства кротонового масла были мне неведомы. Поставьте себя на мое место! Эти черепа и кости! Я не из трусливого десятка, мне случалось смотреть смерти в глаза, но на этот раз, поверьте, я дрожал как в ознобе. Вдруг русские поручили этому субъекту отравить нас? Подумайте, разве не казалось это наиболее вероятным?
— Не слишком ли далеко увлекла вас фантазия? — остановил его Фрэнк. — Русские «поручили»! Кто же? Не Гурко ли? И загодя определил его на службу в роскошную ресторацию синьора Винченцо. Иными словами, генерал был заранее осведомлен о том, что вы там будете совещаться. Отчего бы не предположить самое естественное, Фрэдди? Что этот болгарин всем своим существом ненавидел убийц своих родных и близких? И вообще убийц в более широком смысле. Что он был одержим жаждой мести?
— Да, но при чем тут я?
— Он подвел вас под общий знаменатель! Ведь, кажется, так говорится в математике: под общий знаменатель.
— Нет, нет, господа! Пожалуйста, не отвлекайтесь больше! Рассказывайте, что было дальше! — настаивал доктор Паскье.
— Я пока молчу. Слово имеет Фрэдди! — Миллет обернулся к путешественнику, жестом приглашая его продолжать.
— Да, я все еще имею слово, — трагическим тоном подтвердил Барнаби. — И вынужден идти дальше. Назад пути нет, мосты, как гласит поговорка, сожжены. Но прежде наполните мой бокал. Нет-нет, я предпочитаю виски, Фрэнк. Благодарю вас, достаточно… — И, осушив бокал, он возобновил прерванный рассказ: — Признаюсь, что с этого мгновения все прочее перестало интересовать меня. Даже прогремевший вблизи нестройный ружейный залп, похоже, со станции, где были сосредоточены части, которым предстояло утром отправиться в Адрианополь. Даже бесчисленные выстрелы, прокатившиеся по вокзальной площади и соседним улицам. Разумеется, я мог пойти, возглавить, организовать оборону. Мог прославить себя, и вся мировая пресса повторяла бы мое имя. Но я был занят тогда лишь тем, что происходило во мне. Прежний спазм повторился, я почувствовал острую резь в животе. Сомнений не было: я отравлен. Я, Валентин Бейкер, Сулейман, все, включая розовую мисс Грей, — все, кто с такой жадностью поглощали аппетитные кушанья, приготовленные поваром синьора Винченцо.
— Лошадей! — приказал я Рэдфорду. — В лазарет, немедля!
Секундой позже я понял, что лошадей у нас больше нет. Усатые аскеры, защитники истинной веры, столь примерно охранявшие нас весь вечер, удрали и угнали лошадей неизвестно куда.
— Разыскивать бесполезно, Рэдфорд, — остановил я своего слугу, уразумев сию горькую истину. — Нам остается лишь бежать отсюда… И как можно скорее! Бога ради, скорее! Но как отыскать лазарет — одному богу известно!
Обхватив
9
— Что вы скажете, Фрэдди, если я предоставлю вам отыскивать лазарет доктора Джила и возвращу наших слушателей к эскадрону? То бишь расскажу о том, что случилось до того решающего мгновения, когда мы познакомились с вами. — Фрэнк воспользовался возникшей паузой. — Вы согласны на небольшую передышку, не правда ли? Благодарю вас! — И, удобней расположившись на стуле, он продолжал: — Знаете ли, Фрэдди, ваш рассказ разъяснил мне одно обстоятельство, без которого трудно было понять все происшедшее. Я говорю о выстрелах, леди и джентльмены. Видимо, таково обыкновение у османов: стоит пальнуть одному, как обязательно выстрелит стоящий рядом, за ним третий, десятый, сотый! Добавьте к этому ночную тьму, суматоху, страх. Не возникни среди турок паника, мы бы, несомненно, захватили в плен Сулеймана вместе с его штабом. Однако возымело бы это последствия, которые решительно приблизили бы конец войны? Сомневаюсь. Представьте себе на миг, что в ту ночь Сулейман-паша попал бы в руки капитана Бураго. Султан на следующий же день назначил бы нового командующего западной турецкой армией — человека, уж во всяком случае, с нормальным воображением. Но случилось так, что беспорядочная стрельба, поднятая, турками, нежданно-негаданно спугнула их самих и, когда мы приблизились к железнодорожной станции, сосредоточенные там части уже обратились в бегство. Железнодорожные служащие тоже куда-то попрятались. Только постукивал кинутый всеми телеграф, принимая очередной приказ Сераскера (так у турок называется военное министерство, — пояснил Барнаби, обращаясь главным образом к дамам). По счастью, один из драгун понимал азбуку Морзе, телеграмма была нешифрованной, он оторвал кусок ленты и прочитал:
«… вследствие чего всемилостивейший султан одобряет принятые вами решения. Точка».
Каковы были решения (принятые, без сомнения, Сулейманом), мы не знали, да нас и не слишком это интересовало. Вахмистр дернул себя за ус и лукаво сказал: «А не отбить ли и нам ему телеграмму?»
«Да ведь он рядышком», — возразил кто-то.
«Не о Сулеймане речь. Я про султана!»
Узнав о подобной возможности, драгуны просто глаза вытаращили. «Видали, что вахмистр-то наш удумал?» Тимошка, запевала, тотчас принялся диктовать, остальные повторяли за ним:
«Турецкому султану. Точка. Низкий тебе поклон от драгунов капитана Бураго. Точка».
«Отстукивай, Мирон Евстатьич, друг!» — кричали со всех сторон, и Мирон Евстатьевич, растянув в широкой улыбке рот, старательно стучал ключом: точка — тире — точка — тире. Но вдруг он поднял голову, поискал глазами Бураго.
«Другой-то провод тоже действует, ваше благородие!» — доложил он.
Другой провод соединял Пловдив с уже освобожденным Татар-Пазарджиком, в суматохе турки забыли его перерезать. Мы все от изумления лишились дара речи. Вообразите только! Находиться в логове зверя, кругом — треск ружейных выстрелов, и вдруг какая-то тонкая медная проволочка может донести ваш голос к своим! Боже правый, в ту морозную ночь это казалось согревающим лучом надежды!
«Попробуй, попробуй-ка!» — склонившись над вахмистром, Александр Петрович почти кричал.
Шутки разом смолкли. Притихшие драгуны впились глазами в своего командира, а он — еще никогда не видел я его таким торжественным, — невольно вытянувшись в струнку, руки по швам, рапортовал:
«Его превосходительству генерал-адъютанту Гурко, командующему западным освободительным отрядом…» Передаешь, Мирон? Так… Дальше… «Докладываю, Ваше превосходительство, что приказ ваш выполнен. Пловдив взят».