Современная европейская философия (XX век), беседы 1-2

Мой курс, который я собираюсь читать, представляет собой обзор основных направлений и школ современной европейской философии. Повторяю, европейской, поскольку о философии, как таковой, мне будет говорить трудно из-за отсутствия у вас специальных знаний. Поэтому в дальнейшем я буду исходить из того, что вы практически ничего не знаете о том, о чем нам придется беседовать.

Попытаемся сделать так. Я не буду пересказывать вам содержание философских учений. Для этого есть учебники и учебные пособия, не говоря уже о самих философских текстах, которые, я надеюсь, вы прочитаете, если они вас заинтересуют. Для понимания того, о чем я буду говорить, особой необходимости в знании философских систем не будет по одной простой причине. Я попытаюсь, как сказал, не излагать содержание текстов, а постараюсь выявить основные сквозные идеи современной философской культуры, которые в разных выражениях, в разных формах встречаются у разных авторов и в разных философских направлениях, создавая тем самым и акт моего говорения, в сущности, противоречит самому себе, поскольку я пытаюсь посредством его сообщить вам что-то, а говорю, что философия не сообщаема, ее нельзя преподавать. Это абсурдно. Почему? Потому что философия есть нечто, что случается с двумя людьми. На полдороги. То есть, когда, скажем, я один и вы, как учащиеся, как студенты, уже проделали какой-то жизненный путь и своим личным опытом,

своими личными испытаниями приведены к тому, чтобы поставить в дилетантской форме или форме любознательства перед собой какие-то вопросы, которые являются философскими. И тогда вам необходима встреча с профессиональной философией.

Вы и сами можете не знать при этом, что уже половину пути прошли, а можете догадаться. Но если вы половины пути не прошли, то никакого философского знания передать вам я не смогу, ибо оно, повторяю, не сообщается, а есть личный акт.

То есть, философия имеет непосредственное отношение к личности. И это, я думаю, главное. Потому что личность такой феномен, который не существует сам по себе, не рождается натуральным образом, а может возникнуть или не возникнуть, может родиться в человеке, а может и не родиться. Это не значит, конечно, что только философия способна помочь ее рождению. Личность создается особыми актами и особыми переживаниями. Это особая структура в человеке, некий образ его совершенства. Но чтобы понять этот образ, а не только его почувствовать, чтобы понять в себе себя и подняться над собой, нужна философия, нужен философский акт, а он труден. Ну, скажем, мы часто в нашей обыденной речи употребляем выражения, которые указывают на мудрость независимо от нашей личной мудрости. Есть гений языка, на котором мы говорим. И мы, поэтому точно употребляем термины, порой не отдавая себе в этом никакого отчета. Ибо через нас, повторяю, говорит гений языка. Например, мы различаем поступки, вызванные какими-то причинами — страхом, радостью, голодом, сытостью, желанием что-то изменить, сделать и т. д. И говорим: человек поступил так-то, потому что… То есть, наш язык содержит в данном случае причинные термины. А иногда мы вдруг говорим: личностный поступок. А что такое личностный поступок? Или личное решение? Это и есть поступок, причиной которого является сам человек. Других причин нет.

«Он совершил личностный поступок». Такие выражения мы употребляем и, как правило, точно знаем, когда их употреблять, ибо имеем дело с феноменом личности, т. е. с тем, что не объяснимо и не выводимо ни из каких вне личности лежащих обстоятельств. Тогда мы говорим: он поступил, как личность. Совершил личностный акт. Так вот, совершение таких личностных актов, в том числе и в сфере мысли, — потому что мысль ведь тоже поступок, — повторю еще раз, имеет прямое отношение к философии. Причем, философия не обязательно должна выглядеть при этом в виде какого-то философского трактата, написанного с использованием специальной терминологии. Она не обязательно существует в форме учений. Она может быть просто философией на уровне состояний сознания писателя, художника, ученого. И вообще — личности. Профессиональная философия лишь эксплицирует, переодевает в специальные термины то, что независимо от нее существует в культуре, не нося этого названия. Так что не смущайтесь, если вы встретитесь с философией в самых неожиданных местах, а не только на философских кафедрах. Кстати, иногда именно на философских кафедрах вы ее и не найдете.

Сказав о том, что философия связана с феноменом личности, т. е. с тем — есть этот феномен или нет, я хотел бы теперь вновь вернуться к вопросу о расшифровке и показать на конкретном примере, что это значит. Это приблизит нас к пониманию сути философского, а значит и личностного, акта. К пониманию его особого характера, выраженного в языке. К примеру, зачем и о чем такие встречающиеся в современных философских текстах очень странные порой фразы, как «человек есть бесполезная страсть» — цитата из Сартра. Что она значит?

На первый взгляд, эта фраза кажется понятной. Так ведь? Она говорит о пессимизме, унынии, неверии в человеческие силы и т. д. То есть, я расшифровываю ее, предполагая, что она относится к некоторым состояниям, которые философы называют эмпирическими, психологическими состояниями человека. Уныние, страх, пессимизм — это психологические термины. И, казалось бы, они указывают на что-то реальное в человеке. А в действительности эта фраза означает совсем другое.

Она вовсе не выражает никаких психологических состояний. Ни состояния уныния, ни состояния пессимизма, ни страха, а означает нечто другое и может быть понята только как элемент в цепочке философского рассуждения. А философское рассуждение не есть рассуждение о психологии людей, а есть рассуждение, выражаясь метафорически, о делах божественных. В нем нет дела до нашего уныния, до наших состояний подавленности. Поэтому, если вы встречаетесь с подобной фразой, то сразу можете сделать предположение, что она совсем о другом, хотя, к сожалению, часто, из-за неумения читать, такие фразы воспринимаются как признак декадентства, упадничества и пр. Повторяю, в философском контексте (и мы к этому еще вернемся) выражение «бесполезная страсть» означает нечто иное. А именно, что человек как таковой должен прежде всего мыслить, стремиться стать Богом. Которым он быть не может. То есть, я прошу обратить внимание на этот оборот: человек есть страсть (это, чтобы вы поняли теперь слово «страсть») есть страсть быть чем-то, а не что-то. То есть, человек не есть предмет, а есть направленность к какому-то состоянию. Такого предмета, как человек, в мире нет. Он есть бесполезная страсть, так как есть его стремление выйти из себя и стать Богом. Или можно сказать так: человек существует лишь в той мере, в какой он в себе преодолевает человека. Или, как сказал бы Ницше, для того, чтобы быть человеком, нужно стремиться к сверхчеловеческому. И тогда последствием стремления к сверхчеловеческому будет человеческое. Как в известной ситуации: хотите занять сто рублей, просите пятьсот. Этим примером лучше всего, видимо, можно пояснить странное желание философа иметь что-то с избытком, чтобы обрести или иметь минимум.

Кстати, отсюда, в виду сложности понимания философского языка, появляется и фигура «белокурой бестии». Знакомое вам, видимо, словосочетание. Я опять имею в виду Ницше и его идею сверхчеловека или в просторечии — «белокурой бестии» со всеми сопутствующими этому выражению обвинениями Ницше в расизме и прочих немыслимых грехах, о которых скучно говорить; вы сами, очевидно, легко можете заполнить этот словесный ряд. У Ницше этого нет. Он говорил на философском языке. Он не имел в виду какую-то расу, а тем более — немцев. Он презирал, ненавидел их и был далек от мысли восхвалять их настолько, что выдавал даже себя за потомка польских князей, лишь бы не быть немцем. Это фигура речи философская. И означает она лишь то, о чем я только что говорил. Сверхчеловеческое. Это главное в человеке. Человеком можно быть лишь преодолевая в себе человеческое, «слишком человеческое». Опять цитирую Ницше. Словосочетание «человеческое, слишком человеческое» — это классическое, или вернее, ставшее классическим, выражение Ницше.

Итак, что я сказал? Я пытался пояснить вам специфику философского языка и одновременно необходимость с ним осторожно обращаться. Повторяю: «Человек есть бесполезная страсть» или «сверхчеловек», если мы поймем эти слова в ряду слов обыденного языка, то ничего не

поймем. Это не значит, что должна придти раса «сверхлюдей». Это философский воляпюк. Жаргон, если хотите, но без него нельзя мысли некоторые выразить. Поэтому приходится жаргон изобретать. Это свойство, кстати, всякого жаргона, как студенты, вы ведь тоже способны, наверно, так разговаривать между собой по-русски, что я ничего не пойму, поскольку это жаргон вашего поколения, а у моего поколения был свой жаргон. И в нем есть необходимость. Есть какие-то вещи, которые можно высказать только на этом языке. А есть вещи, которые можно выразить только на философском языке.

Далее, поясняя характер философского языка, требующего особой осторожности, я указал на феномен личности. Я обратил ваше внимание на то, что человек есть такой предмет в мире, который отличается от всех других предметов в нем. Мы ведь не считаем себя людьми только потому, что v нас два глаза, нос, две руки или две ноги. Мы знаем, что две ноги, два глаза, нос и т. д. — это животное. А человек это что-то особенное. Значит, уже на уровне языка мы имеем в виду что-то особенное. И тогда, как философ, я говорю: это специфический феномен в мире. То есть, то, что само по себе, натуральным образом не существует и не рождается. Рождается существо о двух ногах, двух руках, глазах и т. д. Но не это мы называем человеком. Философы и религиозные мыслители часто находили для этого возвышенный язык. Они называли это очень красиво. О человеческом в нас они говорили: «второе рождение». Или Платон называл это — «второе плавание». Первое плавание: человек родился и вырос. Он растет, потом стареет, его сопровождают какие-то события, он плавает в море жизненных обстоятельств. А есть «второе плавание», «второе рождение», представляющее собой особый акт. Акт собирания своей жизни в целое, организации своего сознания в целое, в том смысле, как это слово применяется к художественному произведению, как к некоему органическому единству, которое не само по себе складывается. Поэтому не случайно, кстати, всегда, а в XX веке особенно, в истории культуры фигурирует идея жизни, как художественного произведения. Ее содержание шире, чем я сейчас сказал. Но само наличие ее в нашем языке говорит об особом характере человеческого феномена.

Так вот, эти акты, посредством которых случается второе рождение или второе плавание, неотделимы от философии. Они содержат в себе элемент философствования. Знаем мы об этом или не знаем. И следовательно, философия есть профессиональное занятие (на языке особых терминов и понятий, особых представлений), этой вещью. А именно всем тем, благодаря чему случается второе рождение, без чего оно произойти не может. Это можно пояснить простым указанием на способ существования человеческих явлений. В самом деле, существуют ли такие человеческие явления, как законы, нормы, поступки определенного рода, сами по себе? Или скажем так: могут ли они длиться сами по себе? Ведь нередко о законах и о человеческих интуициях мы склонны рассуждать также как о деревьях и камнях. То есть, как сказал бы философ, пребывает, существует само по себе. А человеческая свобода? Или демократия? Законность? Существуют ли они в таком же смысле? Допустим мы установили, что мы свободны. Но будем ли мы свободны от того, что мы это установили?

Из того, что уже частично говорилось, явно следует отрицательный ответ. Не существуют. Ибо все явления подобного рода, раз случившись, или однажды установившись, будучи изобретены, — а они именно изобретаются, — если можно так выразиться, ценой риска, крови, самопожертвования, страсти, в том числе и бесполезной, как мы узнали из формулы Сартра, ценой понимания; раз установившись, далее, чтобы существовать, требуют опять страсти, крови, самопожертвования, понимания, т. е. таких сильных желаний человека, которых у него нельзя отнять, не отняв при этом самой жизни. Таков закон их существования, связанный с человеческим навыком делать определенные вещи. И он не есть явление природы, не записан в структуре космической туманности или солнечной системы. Этот закон — условность, но это условность такого рода, что раз установившись требует в каждый данный момент того, чтобы достаточно большое число людей совершало усилие, направленное на то, чтобы он был, чтобы люди жили сообразно этому закону. Другими словами, наши усилия, понимание, желания должны воспроизводиться. Отсюда возвышенная и глупая фраза, я называю ее глупой, потому что не люблю сентиментальных фраз, а она явно сентиментальная — известного немецкого поэта: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой». Она очень хороню переведена на русский язык именно потому, что русский язык насыщен сентиментальностями, они в нем легко выражаются. Он весь как бы на цыпочках всегда приподнят. Особенно в кино. Но если отвлечься от флера сентиментальности, то мысль в этой фразе — верная. Она выражает как раз тот закон, по которому живут все человеческие установления, в том числе, например, и демократия. Как известно, ее нельзя дать извне. Если нет достаточного числа людей, которые с риском для жизни готовы воспроизводить свою потребность в демократии, то демократии нет. Демократия — это закон и одновременно навык, умение, мускулы человека, позволяющие ему жить в сложном обществе. История показывает, что бывают общества, граждане которых не способны и не умеют жить в условиях сложной социальной структуры. В структуре дифференцированной, артикулированной, формализованной. Они не умеют ее строить. Например, русские люди начала XX века явно не умели жить в ней, и поэтому не хотели нрава, а хотели справедливости, не хотели истины, а хотели правды. То есть хотели вещей, которые устанавливаются интуитивно, без каких-либо сложностей и опосредованных звеньев. Не случайно поэтому на этой почве появилась идея непосредственного управления, расцвела критика «формализма» буржуазного права, формализма представительских институтов и т. п. Так, отвечая на вопрос, что такое человеческий феномен, я подвел вас к одной из тем современной философии. Указав на образ русской общины, русского «мира», я просто напомнил знакомое, а могу сейчас для описания этого же явления воспользоваться термином, который возник в философской культуре, немецким термином Gemeinschaft, в отличие от Gesellschaft. Gemeinschaft это, условно говоря, — поскольку в русском языке трудно подобрать адекватное понятие, — общность, a Gеsellschaft — общество. Общество — формально, содержит в себе различные секторы, классы, институты, отличные один от другого. В нем власти разделены. А общность — это общение людей, которое устанавливается непосредственно и обозримо всеми его участниками. Так вот, органическое Gemeinschaft стало противопоставляться в современной философской культуре формальному Gesellschaft. И как немцы использовали это в фашистской идеологии? Народ существует и народ должен непосредственно управлять самим собой. А как он может непосредственно управлять? Без разделения властей, без системы представительства. А очень просто: один народ, один фюрер. И вы знаете, к чему это привело. Но индивидов, которые являются носителями такого рода идей, бессмысленно упрекать в том, что они не понимают, что такое демократия, как не понимали этого немцы. Все по той же причине. Послевоенная история Западной Германии свидетельствует, насколько трудно установление человеческих институций, если они не вырастают из души, способности, умения каждого. То есть, как я уже сказал: для каждого закона человеческого, для его существования нужно достаточно большое число людей, из глубин потребностей, умений, риска и страсти которых этот закон вырастал бы. На философском языке это и означает, что человеческие явления не длятся, а все время должны воспроизводиться. Иначе их просто нет.