Современная канадская повесть
Шрифт:
Она носит его ребенка? Но разве это возможно? Конечно, возможно. В этой жизни возможно абсолютно все. Он сам не раз говорил себе это. Итак, у нее будет ребенок. Его ребенок. Это в наши-то вольготные — гуляй, не хочу — денечки, когда, чтобы не залететь, достаточно слопать таблетку. В пятидесятые годы с Верой этого по крайней мере можно было ожидать. Но с Маргарет ему и в голову не приходило беспокоиться. А ведь стоило на секунду задуматься (да где уж!), чтобы понять: он имеет дело со старомодной и благочестивой католичкой. Молитвы на латыни и любовь по церковному календарю. О господи! Что же, в сорок два начинать все сначала? В который уже раз семь веков человечества грубо наваливаются на его покатые плечи. А ей, между прочим, сорок! В таком возрасте рожать опасно. Но аборт исключен. Она никогда на него не согласится, да и ему эта мысль была отвратительна. Нет, через это придется пройти. За свои действия надо
Старый суд, на его сером каменном лице — следы прожитых лет! Соседние здания давно исчезли, снесены под автостоянку — сейчас, во второй половине дня, она была почти пуста. Среди стоек со счетчиками вполне хватало места для гранштейновского «де-сото». В дальнем оконце стоянки, предназначенном для полицейских машин, стоял «мерседес» Бланш. Слава богу, по крайней мере аварии не было! Он медленно пошел к зданию суда. Все кругом менялось, велись разговоры о реконструкции, а оно стояло себе и стояло. Старое здание сохранилось благодаря усилиям местного исторического общества — так утверждала сестра Лэндона (она послала ему вырезку из городской газеты). Одним словом, пока что смертоносный шар-разрушитель его стен не коснулся. И оно стояло себе — массивное, невозмутимое, неуклюжее, самое что ни на есть протестантское, стояло и отбрасывало на город викторианские тени. Что ж, это правильно, его еще решили сохранить, хотя бы как древнюю диковинку, напоминание о низкопоклонстве колониальной поры. Ребенком он раз в год проходил через эти широкие двери, держась за руку отца, и с благоговейным трепетом взирал на мрачный вестибюль, увешанный флагами Соединенного Королевства и портретами бородатых героев Англо-бурской войны. Ближе к вечеру однорукий человек посыпал деревянные полы каким-то сильно пахнущим порошком, а потом начисто их протирал. Отец платил налоги наличными, без слова просовывал большие банкноты в окошечко кассира и, окаменев, напрягшись от гнева, ждал квитанции. На улице он бормотал: «Эти сборщики налогов — ворье. Ни один из них не зарабатывает свой хлеб честным трудом». Мог ли Лэндон думать в те давнишние времена, что однажды придет сюда в поисках угодившей в тюрьму дочери? Он обогнул здание, прошел мимо мрачных зарешеченных окошек и остановился перед входом в полицейский участок. Над дверью висел матовый белый шар, черной краской на нем было написано «полиция». Этот шар Лэндон помнил. Вечерами он сиял, как белая луна. В канун Дня всех святых мальчишки швыряли в этот шар камнями и освистывали полицейских. Он потянул на себя дверь, и в лицо ему жаркой волной ударил затхлый воздух. У них тут, наверное, градусов тридцать. Батарея ламп дневного света под потолком жестко освещала большую комнату. Этот металлический свет — он напоминал вспышку атомного взрыва! За высоким длинным барьером, прорезая рыхлый воздух, постукивала пишущая машинка. За одним из столов позади барьера сидел тучный дядя в голубой рубашке и очках без оправы. Толстыми пальцами он тыкал по клавишам пишущей машинки. Лэндон узнал собственный метод «нашел-тюкнул». Полицейскому было далеко за пятьдесят, на румяном лице гнездились веснушки, лысеющую голову обрамляли рыжеватые волосы. На рукаве его рубашки были желтые сержантские нашивки.
— Одну минуту, сэр, — сказал он, на секунду отрываясь от работы. У него был густой и хрипловатый голос уверенного в себе человека, чувствовался гэльский акцент. Прежде всего это был голос начальника, довольного собой и привыкшего, чтобы ему подчинялись. Еще один осевший здесь кельт, подумал Лэндон, кладя локти на старомодный барьерчик. Очень многие из них стали полицейскими. Или расторопными торговцами поздравительными открытками, как Эрл Крэмнер. Что ж, в конце концов, они потомки воинственного племени. Главное для этих людей — физическое превосходство, в бою они жили полной жизнью. Крэмнер обожал задираться.
Веснушчатый здоровяк полицейский не спешил закончить свою работу, и Лэндон подумал, не присесть ли ему на длинную деревянную скамью со спинкой из планок. Сколько людей сидело на ее пожелтелой отшлифованной поверхности в ожидании дурных вестей? Дурных, каких же еще? Сюда за хиханьками и хаханьками не приходят. Он посмотрел на настенный календарь, который рекламировал цепные пилы и тракторы. Девчонка со светлыми кудряшками сидела, скрестив ноги, и улыбалась в объектив, в каждой руке — по щенку. И эти здоровенные, не знающие жалости полицейские на такую картинку
Полицейский заканчивал — он стучал по одной клавише, что-то подчеркивал. Наконец оттолкнулся от стола, поднялся, и вращающийся стул на колесиках откатился назад. Оказалось, что сложен он довольно крепко, хотя изрядно заплыл жиром. Живот сдерживался широким черным ремнем, но в бедрах полицейского распирало, а задница была комически огромных размеров. Чтобы прикрыть такую геройскую попу, требовались ярды синей саржи. Даже сейчас, печатая на машинке, он не отстегнул от пояса свое вселяющее ужас оружие. Он снял очки, и его тяжелое лицо стало суровее, более воинственным.
— Итак, сэр… чем могу быть полезен?
Он шел на прямых ногах, суставы под этой плотью не хотели двигаться. Возможно, у него артрит. А Лэндон жаждал скорее внести ясность. Он сейчас — обеспокоенный родитель, чей ребенок что-то натворил. Такое случается в самых лучших семьях. И перед вами, кстати говоря, не какой-то отщепенец. По уму и образованию он наверняка превышает средненациональный уровень. В голове его то и дело рождаются тонкие и оригинальные мысли. Все это Лэндон пытался передать, озабоченно наморщив свое благородное чело.
— Меня зовут Лэндон, сержант. Фред Лэндон. Я живу в Торонто и сюда приехал всего на день. Навестить отца в «Гринхэвенхаус». Мне позвонила сестра… Миссис Херб Райзер. Она сказала, что у вас находится моя дочь с приятелем. С ней что-то случилось? Она не ранена?
Сержант положил на барьер две громадные неподвижные ладони.
— Нет, мистер Лэндон, наша дочь не ранена, а случиться — случилось. Наркотики…
Что? Он не ослышался? Впрочем, сегодня с ним сплошь происходит что-то трудно постижимое. Он никак не мог ухватить суть сказанного. Видимо, где-то было отдано распоряжение, по которому ему надлежит получить сегодня серию физических потрясений и электрических шоков различной силы. Но цепи его сознания уже были опасно перегружены. Да еще это сверкающее и иссушающее пекло! У Лэндона пересохло в горле, кровь отхлынула от лица. Наверное, он заметно побледнел — полицейский смотрел на него не без мягкости.
— Мы не стали помещать вашу дочь в камеру, мистер Лэндон. Подумали: скоро за ней кто-нибудь приедет, а по виду она девчонка приличная. Однако же, боюсь, у нее могут быть неприятности.
— Что они сделали? В чем их обвиняют?
Несмотря на нетерпеливую хрипоту в голосе Лэндона, сержант не спешил с ответом.
— Сейчас я прочитаю вам рапорт, сэр, — сказал он, медленно возвращаясь к столу. В его необъятных поблескивающих штанах переваливались два огромных куска мякоти. Он шел и говорил: — Их задержали примерно час назад за превышение скорости. По пути из города. Как я понял, они ехали в дорогой машине…
Лэндону показалось, что в тоне сержанта прозвучало легкое неодобрение. Детишки раскатывают в машинах по двенадцать тысяч долларов. Возможно, этот факт шел вразрез с его шотландскими понятиями о бережливости и правильном воспитании.
— Да, это «мерседес-бенц», — сказал Лэндон. — Машина не моя, — добавил он. — Она принадлежит тетке моей дочери. То есть… сестре моей бывшей жены…
Эти жалкие объяснения. И опять он — в своем репертуаре. Стоит и канючит, чтобы пожалели.
— Мы ее временно конфисковали, — сказал сержант, медленно и неловко продвигаясь обратно к барьеру, рассматривая по пути бумаги. Он нацепил на нос очки и разложил бумаги на барьере. Тут было несколько экземпляров под копирку. Он откашлялся и, хмуро посмотрев на бумаги, начал читать. Лэндон вслушивался в судебную терминологию, стараясь не пропустить ключевые фразы: — Производившие арест полицейские Бернетт и Симмонс задержали подозреваемых приблизительно в пятнадцать часов десять минут… Радар зафиксировал превышение скорости, которая оговорена в постановлении 1006… — Слушая это монотонное чтение, Лэндон смотрел на забитые грязью трещины в полу.
— …При обыске у подозреваемых были обнаружены шесть сигарет, судя по всему содержащих марихуану или какой-то аналогичный наркотик, что является нарушением пункта третьего, подпункта первого Закона о контроле за наркотиками… При обыске автомобиля был найден небольшой пластиковый пакет, содержащий некоторое количество марихуаны. После телефонной консультации с руководством отряда канадской конной полиции в Миллвуде ответчикам было предъявлено обвинение по пунктам три и четыре Закона о контроле за наркотиками. Соответствующие обвинения были зачитаны виновным перед их заключением под стражу. А именно: пункт три, подпункт один. За исключением случаев, оговоренных в настоящем законе или соответствующих инструкциях, хранить у себя наркотики не разрешается никому. И пункт четыре, подпункт два: никому не разрешается хранить у себя наркотики с целью их распространения.