Современная практика православного благочестия
Шрифт:
В некоторых католических монастырях есть такой обычай: когда инок, пройдя известный курс духовных занятий, оставляет группу братий, в которую был включен для духовного обучения, то каждый из братьев обязан указать ему все недостатки, которые он замечал в нем. О. Александр Ельчанинов дает и такие советы:
«Самое радикальное средство от гордости — быть в послушании (родителям, друзьям, отцу духовному). Принуждать себя выслушивать и быть внимательным к чужому мнению. Не торопиться верить в истинность открытых тобою мыслей. Не умеющим видеть свои грехи рекомендуется обращать внимание, какие грехи видят в них близкие люди, в чем упрекают. Почти всегда это будет верное указание на наши действительные недостатки».
Не будем же нерадивы и мы
Для получения дара смирения необходимо, как говорилось уже выше, прежде всего терпеливое несение укоризны и обличений, и что еще лучше — перенесение досаждений, поношений, насмешек, брани. Тех людей, кто так относится к нам, будем считать нашими благодетелями и, подражая св. Андрею юродивому, будем молиться за них, чтобы Господь не вменил им в грех поношений и досаждений нам; ведь через последнее будет очищаться и наша душа от ржавчины на ней — гордости и тщеславия.
Как пишет прп. Петр Дамаскин:
«В смиренномудрии, когда кто бывает оскорблен, порицает и обвиняет только себя самого, а не другого кого-либо, и поэтому терпит». Вместе с тем надо помнить, что, как говорит прп. Иоанн Лествичник, «отвергающий обличение обнаруживает страсть гордости».
Идя этим «узким» путем вслед за Христом, мы можем надеяться получить одну из самых драгоценных жемчужин ожерелья добродетелей — красот души: благодать святого смирения. А со смирением в сердце наше войдет и Дух Святой со всеми плодами Своего пребывания — «любовью, радостью, миром» (Гал. 5, 22) и всеми другими добродетелями.
Глава 25. Смирение святых
Измелитесь в жерновах смирения, да будете Богу, как хлеб сладкий.
Как пишет прп. Макарий Великий:
«Душа истинно боголюбивая и христолюбивая хотя бы совершила тысячи праведных дел, по ненасытному стремлению своему ко Господу думает о себе, будто бы она ничего не сделала; хотя бы изнурила свое тело постами и бдениями, при таких остается чувствованиях, будто бы и не начинала еще трудиться для добродетелей; хотя бы сподобилась достигнуть различных духовных дарований или откровений и небесных тайн, по безмерной и ненасытной любви своей ко Господу сама в себе находит, будто бы ничего еще не приобрела, а напротив того, ежедневно алкая и жаждая, с верою и любовию пребывая в молитве, не может насытиться благодатными тайнами и благоустроением себя ко всякой добродетели.
Она уязвлена любовию небесного Духа, при помощи благодати непрестанно возбуждает в себе пламенное стремление к Небесному Жениху, вожделевает совершенно сподобиться таинственного и неизреченного общения с Ним в святыне Духа.
И, будучи драгоценными перед Богом, не таковы они сами по себе: при своем преуспеянии и ведении Бога
признают себя сами как ничего не знающими и, богатые перед Богом, сами для себя кажутся бедными.
Если же увидишь, что кто-нибудь превозносится и надмевается тем, что он причастник благодати, то хотя бы и знамения творил он и мертвых воскрешал, но если не признает души своей бесчестною и униженною и себя нищим по духу и мерзким, скрадывается он злобою и сам не знает того.
Если и знамения творит он, не должно ему верить, потому что признак христианства и того, кто благоискусен перед Богом, — стараться таить сие от людей, и если имеет у себя все сокровища царя — скрывает их и говорит: "Не мое это сокровище, другой положил его у меня, а я — нищий; когда положивший захочет, возьмет у меня".
Если же кто говорит: "Богат я, довольно с меня и того, что приобрел, больше не надо", — то таковой не христианин, а сосуд прелести и диавола. Ибо наслаждение Богом ненасытимо, и в какой мере вкушает и причащается кто, в такой делается более алчущим.
Такие люди имеют горячность и неудержимую любовь к Богу; чем более стараются они преуспевать и приобретать, тем более признают себя нищими, как во всем скудных и ничего не приобретших. Они
О том же пишет прп. Исаак Сириянин:
«Совершенно же смирен тот, кто не имеет нужды мудрствованием своим изобретать способы быть смиренным, но во всем этом совершенно и естественно имеет смирение без труда; хотя принял он в себе некое дарование великое и превышающее всю тварь и природу, но на себя смотрит как на грешника, на человека, ничего не знающего и презренного в собственных своих глазах. И хотя вошел он в тайны всех духовных существ и во всей полноте совершен стал в мудрости всей твари, сам себя признает ничего не знающим. Этот не ухищренно, но без принуждения таков в сердце своем. Истинно смирен тот, кто имеет в сокровенности нечто достойное гордости, но не гордится и в помысле своем вменяет это в прах».
Действительно, все святые ни во что не вменяли все совершенные ими подвиги. Чем чище становилось на сердце, тем более они возрастали в смирении. Для мирских людей это правило (чем святее, тем смирнее) является парадоксом: как можно возрастать в смирении, если человек видит себя преуспевающим в добродетелях?
Наглядное объяснение этому находится у прп. аввы Дорофея в рассказе о его беседах со знатным гражданином из города Газы, не понимавшим упомянутого выше парадокса.
Авва спросил его: «За кого ты считаешь себя в своем городе?» Гражданин ответил: «За первого в городе». — «А если пойдешь в Кесарию, за кого будешь считать себя там?» — «За последнего из тамошних вельмож. — «Если ты придешь в Антиохию, за кого ты будешь там себя считать?» — продолжал спрашивать авва Дорофей.
«Там, — ответил гражданин, — буду считать себя за одного из простолюдинов.
«Если же ты придешь в Константинополь и явишься в царский дворец, за кого ты тогда станешь считать себя?»
«Почти за нищего», — отвечал озадаченный провинциал.
«Вот так и святые, — пояснил ему авва Дорофей, — чем больше они приближаются к Богу, тем более видят себя грешными».
Отсюда: чем чище становится сердце, чем яснее внутреннее око, тем лучше видит человек свою склонность ко греху, лукавство, небрежность и нерадение, недостаточность в добродетелях любви, свое бессилие и ничтожность — видит малейшую нечистоту на одеянии души. Пылинка малейшего несовершенства делается в глазах святых величиной с гору.
Вот почему святость связана с нищетой духа и смирением. Вот почему пророк Исаия говорит: «Вся праведность наша — как запачканная одежда» (Ис. 64, 6), а ветхозаветный патриарх Авраам и за ним прп. Серафим называли себя «прахом и пеплом» (Быт. 18, 27). Вот почему царь, пророк и псалмопевец Давид говорил про себя: «Я же червь, а не человек, поношение у людей» (Пс. 21, 7). А прп. Варсонофий Великий называл себя «чадом преступления Адамова».
«Только тот и знает себя наилучшим образом, кто думает о себе, что он ничто», — говорит св. Иоанн Златоуст.
Когда же святые слышали похвалу, они отвергались от нее, говоря: «Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу, ради милости Твоей, ради истины Твоей» (Пс. 113, 9).
Антоний Великий был послан Богом к александрийскому сапожнику учиться смирению. От сапожника он научился помышлять: «Все спасутся, один я погибну».
Один из глубочайших восточно-христианских мистиков св. Симеон Новый Богослов (986-1043) пишет, что в своей душе он открывает такую бездну греховности, что остается в нем лишь чувство удивления перед тем, что земля еще может носить на себе такого грешника и не разверзнется, чтобы поглотить его («Божественные гимны»).
Другой из святых, думая так же, молился, чтобы Бог не наказывал тех деревень, где он проходил.
А св. Мартин приписывал своим грехам все народные бедствия, которые происходили в его время.
Для святых уже тень греха кажется чудовищной и самое малое небрежение — преступлением. Вот секрет обилия слез у святых и оплакивания своих грехов, их чрезмерных покаянных трудов и именования себя грешниками, недостойными жить на земле.
В истории Христовой Церкви можно найти большое количество примеров совершенного смирения.