Современная русская литература: знаковые имена
Шрифт:
Д. Б. Да, я в себя заглянул. И многое понял. Я понял, что нельзя примирить русского и еврея. Поэтому я их из себя выдавливал, сначала еврея, потом русского. Все свои книги я написал, чтобы избавиться от различных страхов и комплексов. «Эвакуатора» я написал, чтобы избавиться от страха перед жизнью, чтобы понять, что бежать некуда. А вот «ЖД» это то, что остается, когда выдавишь из себя по капле и жида, и русского. Как говорил Пелевин, что когда упадут с трубы А и Б, то останется то самое И, которое представляет из себя интерес.
И. Г. в романе «Эвакуатор» ваша героиня говорит: «Все стало второсортным, а мы с тобой первосортные. Поэтому мы все это разрушаем». Вы соотносите эти слова с самим собой?
Д. Б. Нет, я совсем не первосортный. Тот, кто работает хорошо, рано или поздно получает по балде,
Россия живет 800 лет без истории, а может быть, и больше. И любой человек, который начинает задумываться — «ребят, ну вы что, что же мы делаем», заигрывает с судьбой: «минуточку, минуточку, вот этого не надо». То, что в России есть установка на второсортность, по-моему, достаточно очевидно. Надо писать так, чтобы тебя все поняли, надо написать так, чтобы тебе это не стоило какой-то жизненной катастрофы. В поэзии это не так заметно. А написать сейчас в России настоящую прозу, это значит констатировать несколько совершенно чудовищных для нас вещей, для нашей нации. Написать, например, открытым текстом: русских как нации нет, власти нет — и написать все это открытым текстом. Но это не пройдет. И поэтому приходится писать все это странными кривыми путями.
И. Г. А вот если бы от вас зависело, кому дать литературную премию, а кому не дать, тогда как?
Д. Б. Мне всегда было безразлично, кому дать, а кому нет. Всякий писатель — очень несчастный человек и очень нуждается в деньгах. Он заслуживает того, чтобы получить бабки. Я думаю, что все должны были бы собраться и решить, какой из писателей сейчас больше всего нуждается в премии, не финансово, а по-человечески. И дать ему премию. Давайте премию мне, потому что я нуждаюсь в деньгах, а если не мне, то любому, так как любой писатель — это страдалец за человечество.
И. Г. Дмитрий, расскажите, каким образом возникают ваши идеи романов? Что-то одно можно «выцепить из воздуха», но целиком продумать сюжет, все переходы, коллизии… Как это происходит у вас?
Д. Б. Я бы с удовольствием написал хороший производственный роман, эта идея у меня давно зреет, только времени нет. Этот сюжет кроме меня сейчас никто не напишет, потому что это тяжело и потому что я знаю, как это надо сделать. Роман придумать очень просто, придумать легко, трудно его писать, потому что это большой труд. Холст нужно сначала загрунтовать, потом написать картину в два или три этапа, сначала просто набросать красками приблизительно, и вот приблизительно такая картинка, потом уже начинаешь это все прописывать, менять местами, убирать какие-то линии, переписывать их. Писать роман — то же самое, это чисто технический процесс.
Хороший роман пишется год, это как минимум. Иногда два-три, но это уже на эпопею. А роман — год, а потом еще его два месяца доводишь вместе с редактором. Дольше писать роман нецелесообразно. Можно переносить его в себе или рехнуться.
И. Г. Ваше стихотворение «Автопортрет на фоне» очень интересно и самокритично. А в нынешний период жизни вопрос о смысле жизни вас тоже не волнует? Вы его уже поняли для себя?
Д. Б. Для того чтобы задаваться вопросом о смысле жизни, надо находиться где-то вне жизни. Сверху. В человеческой компетенции этот вопрос неразрешим. Есть два ответа на этот вопрос: религиозный и атеистический. Религиозный — это исполнение божественного замысла, а атеистический — делай все, что можешь, максимально реализуйся. Я так полагаю, что моя максимальная реализация не так уж противоречит божественному замыслу, так что все примерно так я для себя решил. Вообще вопрос о смысле жизни при известном качестве жизни не возникает. Он не возникает, либо когда человеку очень плохо и тогда ему не до смысла, либо когда ему очень хорошо. Так вот надо либо ввести себя в состояние, когда тебе очень плохо, сознательно ввести, либо постараться сделать очень хорошо.
Моя реализация сейчас затруднена, так как у меня на нее есть всего два дня в неделю и то не факт. На мне сейчас висят три текста. Это хорошо или нет? Нет, это плохо, это неправильно. Поэтому я, может, и загоняю сейчас себя так работой потому, чтобы у меня не было времени задуматься: «А зачем?» или испугаться смерти по-настоящему или подумать: «Ах, какой ужас этот бег времени». Когда мне думать об этом? Так что ничего
Художник и творчество
1. Соперничество искусства и жизни
Что такое искусство? Зачем оно нужно человеку в его жизни? Зачем художник создает произведение, а читатель, зритель, слушатель внимает ему? Многие поколения задавались этим вопросом, но он до сих пор остается открытым. Действительно, почему? Зачем нам нужно искусство и что оно отражает: внутренний мир художника или реальную жизнь? Давайте попробуем решить этот вопрос с позиции сегодняшнего дня, с позиции современного представления человека о мире, искусстве, психологии…
Искусство стремится отразить жизнь, познать ее, превзойти ее, уловить тонкие, невидимые глазу связи с реальностью и ирреальным, вычленить какие-то космические, психологические и иные закономерности и случайности жизни, какие-то тонкие грани бытия.
Воздействие произведения искусства на человека отличается от воздействия на человека каких-либо событий жизни своим эффектом. Произведение искусства дает эстетическое наслаждение, рождает катарсис, несет в себе знание и познание, тогда как жизнь влечет за собой деяние или неделание, устранение от принятия решения. Произведение, созданное одним художником, заставляет зрителя, слушателя, читателя воспринимать картину с его угла зрения. Психологические эмоции и переживания, испытываемые читателем от книги, гораздо интенсивнее, чем эмоции в повседневной жизни. Художник направляет читателя, словно говоря, на что следует обратить внимание, где надо заплакать или расчувствоваться. И читатель подчиняется, срабатывает психический механизм, который обозначают как феномен допущения, заставляющий смотреть на вымышленное как на реальное. Но если сильный стресс и сильное переживание в жизни побуждают человека изменить ситуацию, исправить ее, то сильное переживание в искусстве, катарсис, уже является самодостаточным, представляет ценность само по себе.