Современная русская литература: знаковые имена

Горюнова Ирина Стояновна

Евгений Степанов. Портрет современника глазами поэта

Евгений Степанов «Портрет». М.: Вест-Консалтинг, 2006.

Есть категория людей, чье необъяснимое желание понять, прочувствовать и пережить прочитанное, пропустив через себя все невзгоды, лишения или, наоборот, прожить минуты счастья и любви, ниспосланные автору и лирическому герою вместе, связано не столько с какими-то определенными установками, сколько со свойством характера.

Я отношу себя именно к таким людям. Поэтому ничего удивительного не было в том, что именно так была прочитана прошедшая сквозь меня, иначе не скажешь, книга стихов Евгения Степанова под ставшим для меня знаковым названием «Портрет».

Сборник включает в себя стихи, написанные за долгий

период времени — самое раннее датировано 1981 годом, позднее — 2006-м. Книга объемна. Объемна во времени и пространстве. Слишком противоречиво и неспокойно было время, в которое писались эти стихи, слишком обширно было пространство, вместившее в себя два континента, как два полюса, внутри которых парила в то время мятущаяся душа Евгения Степанова.

Поэтому совершенно не случайно все стихи в сборнике имеют точную дату своего рождения — время в книге занимает важное место, хотя расположены стихи в книге не в хронологическом порядке. Это позволяет, пусть даже насильственно (в конкретном моем случае), не отождествлять автора с лирическим героем. И наоборот. И все же, все же — невольно, непроизвольно и, может быть, совершенно неожиданно за портретом героя или героев, созданных пером Евгения Степанова, появляется… нет, не он, вернее, НЕ ТОЛЬКО он, Евгений Степанов. Перед нами за время прочтения книги встает образ современника, МОЕГО современника, а иногда между строк я невольно узнавала судьбу, похожую на мою собственную.

Безусловно, путешествовать во времени и пространстве вместе с автором и его героем по местам, где ему не только были навеяны те или иные строки стихотворений, но где ему приходилось жить и страдать, пусть это был даже САМ Париж, или САМ Нью-Йорк, и не проводить аналогий не только со своей собственной судьбой, но и с судьбой многих своих друзей и знакомых — я не могла. И не просто потому, что кому-то ещё, кроме Евгения Степанова, было также одиноко в Париже, а просто потому, что каждому из нас, уехавшему в это самое время из голодной и безумной России, будучи полным сил и желаний совершить в этой жизни что-нибудь героическое на благо любимой Родины, было одиноко в своем отдельно взятом Париже или отдельно взятом Нью-Йорке:

Одиночество

— В Париже зимуешь? Поди же. Хорошее, значит, житье. Кого же ты встретил в Париже? — Я встретил себя самое. И стала острей, чем пиранья, Садистская пика стыда. Нет, лучше бы, лучше бы, право, Себя не встречать никогда. 1997

Согласитесь: мало кто из уехавших за границу в поисках нового счастья и новой Родины мог откровенно признаться друзьям (не говоря уже о выворачивании души наизнанку в стихах) о том, кем и, главное, КАК он существует в казавшемся ранее безоблачном, заоблачном заграничном рае. Вот такой меблированный номер рисует нам Евгений Степанов:

Тараканов красных полчище Наступает, входит в раж. Бар внизу гудит, грохочуще, Наверху — араб-алкаш. 1997

А вот откровение, которое как ножом по сердцу режет душу каждому, побывавшему в незавидной роли эмигранта:

Резким движением, резким Я поменял маршрут. С кем пообщаться? Не с кем. Не с кем общаться тут. 1997, ул. Бургон

И, тем не менее, не очерствела душа, не ожесточилась, хотя пелена спала и последние иллюзии растаяли вместе с предрассветным парижским туманом. Но теплотой и любовью пропитаны строки, посвященные городу, который все же

приютил и не дал сгинуть. Дал возможность выжить, чтобы вернуться. Вернуться обратно. На Родину.

Два стихотворения

1.

Неужто я мечтал о том, Что мне отныне так знакомо? Париж — «рг»-овский фантом. Я больше не фанат фантома. Но видит Бог — любви калитка Распахнута — люблю Париж. Не тот, который на открытках, А тот, который в сердце лишь.

2.

Люблю Париж трущоб родимых, Мощеных, замкнутых дворов. Как ни пижонь, как ни хули их, А мне они дарили кров. 1998

Родившиеся в России во время «хрущевской» оттепели, мы вобрали в себя дух свободы, открытости и… романтизма. За «прожитые» во время чтения «Портрета» вместе с героем без малого 15 лет, я смогла проследить метаморфозы, произошедшие с ним за это время, и убедиться в том, что ни время, ни пространство, ни материальное положение не властны ни над ним, ни над нами: мы остались все такими же — честными, беспристрастными и самокритичными.

Такими мы были:

Не льстился на елей — любой. Не верил ничьему злословью. Я был распят — самим собой. Своим грехом. Своей любовью. 1995

Такими мы стали:

Хищный взгляд и пасть бульдожья И деньжонок до… Неужели это рожа Отражается моя Фабрикантик фабрикантик Много дел и много тел А талантик а талантик Точно фантик улелел 2005

Или, вот ещё одно стихотворение, написанное, всмотритесь, 8-мью годами раньше. Но всё также честно, прямолинейно и бескомпромиссно. Адресует их автор не кому-нибудь — самому себе:

Почести, счеты, просчеты, счета. Жалкая лажа — земная тщета. Сколько до финиша? Сущая малость. Главное — чтобы осталась чиста Совесть — да вот не осталась. 1997

Согласитесь, нелицеприятный получается портрет. И, увы… узнаваемый. Портрет нашего поколения.

Так кто же мы — неудачники?! Разуверившиеся в существующем миропорядке, доживающие свой век отшельниками последние романтики?!

письмо себе — по интернету и телефон — в субботней спячке и другарей надежней нету чем верные друзья-болячки и ходишь бледный точно творог по золотой квартирной клетке и знаешь что когда за сорок  то развлеченья слишком редки а все же плакаться негоже а почему да потому же и рано жизнь еще итожить и раны быть могли похуже.