Современная советская фантастика(Сборник)
Шрифт:
— Извиняйте, если что…
— Антонина Романовна, если не секрет, — ласково сказал академик, — а что вы подумали про этот портфель, за что на него разозлились?
— Чего ж секретничать? — женщина опять поправила платок. — Я подумала, будто в нем все наши семиряевские похоронки собраны. Семьдесят две за войну и еще две нынешние, с Афганистану.
— Спасибо, — тихо сказал академик.
— А скажите, Антонина Романовна, когда вы впервые заметили у себя… дар? — спросил Семен.
— А когда Федор выпивать стал. В семьдесят первом году. Сорок лет мужик был как мужик — ну, выпьет на праздник, и будя. А тут вдруг заладил: «Гибнет, мать, хозяйство,
— Антонина Романовна, — вкрадчиво спросил Семен, — а если, допустим, вы бы захотели поджечь что-нибудь, вот так, на расстоянии? А?
— Да чтой-то вы такое говорите! — возмущенно выпрямилась женщина. — Мне такое и в голову не придет. Али я разбойник, поджигатель?!
— Не обижайтесь, Антонина Романовна, — поспешил успокоить академик. — Это вопрос чисто теоретический… Ну-с, голубушка, больше мы вас не будем задерживать… Вы где остановились?
— Да в этой… как его… номер у меня в гостинице… хороший, чистый… Только скучно одной-то, все телевизор смотрю, уж надоело… Товарищ ученый, — искательно обратилась она к академику, — вы, может, замолвите где надо словечко, пускай меня домой отпустят, как раз картошку убирать, а я тут прохлаждаюсь. Я уж покупки сделала, врачи ваши меня обмерили всю как есть, можно мне домой-то?
Николай Николаевич вопросительно поглядел на Семена.
— Понимаете, Николай Николаевич, — торопливо пояснил тот, — Антонина Романовна, собственно, находится в распоряжении группы профессора Авербаха, а я, так сказать, позаимствовал временно, на день…
Академик недовольно покачал головой.
— Дело в том, Антонина Романовна, — мягко сказал он, — что науке крайне необходимо знать все о вашем даре. Вы сейчас не прохлаждаетесь, вы приносите огромную пользу науке, нашей Родине, понимаете? Считайте, что вы выполняете задание особой важности.
— Ну что ж, — вздохнула Антонина Романовна, — если задание, я, конечно, готовая.
Когда она вышла, в комнате повисла тяжелая тишина.
— Семен Борисович, у меня складывается впечатление, — сказал наконец академик отстраненным тоном, — что вы не понимаете стоящей перед нами задачи.
— Ну почему же, почему? — засуетился Семен.
— Почему — это другой вопрос, — перебил его академик. — Нас интересуют открытия и явления, лежащие за пределами современных научных понятий…
— Но она пятитонный грузовик на десять метров швыряет, разве это входит в понятия?! — вскрикнул Семен.
— Явление телекинеза всего лишь недостаточно изучено, но отнюдь не отрицаемо наукой.
Семен всплеснул руками, и его круглое лицо скривилось в обиде.
— Николай Николаевич, я действительно не понимаю! Это же как в сказке: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Я вам все что угодно достану, я вам снежного человека на веревочке приведу, но я не могу так, вслепую!
— Не обижайтесь, Семен. Я ценю вашу инициативу, но мы действительно идем вслепую, — смягчился академик. — То, что мы ищем, не просто не лежит на поверхности. Оно спрятано так, что о нем и слуха нет.
Он встал, медленно прошелся по комнате, остановился рядом с Семеном, положил ему руку на плечо.
— Друзья мои, я оторвал вас от ваших лабораторий, от исследований, от монографий, но я сразу предупредил: может быть, мы потратим годы впустую. Мне-то было легче, чем вам, принять такое решение: в науке я сказал достаточно. Может быть, все, что мог. Возможно, наше нынешнее дело — просто стариковская блажь. Я не держу ни вас, Семен, ни вас, Костя. Поверьте, если вы сейчас уйдете, я не обижусь, я пойму… Решайте.
Академик встал у окна, отвернулся, стал смотреть на улицу, словно не желал смущать взглядом помощников, делающих выбор.
— Я остаюсь, — резко и как будто с обидой сказал Костя.
— Я тоже, — вздохнул Семен. — Только поймите, Николай Николаевич, мне не очень-то сладко все время быть дураком с инициативой.
— Вы правы, Семен, — не отводя глаз от окна, сказал академик. — Больше всего достается тем, кто что-то делает… Пока, — сказал он после долгой паузы, — у нас есть одна зацепка, которая мне нравится: Зеркальщик. Что-нибудь новое появилось?
— Практически ничего, — нервно отозвался Костя.
— А не практически? — настоял академик.
Костя пожал плечами.
— Вот что, Константин Андреевич, давайте-ка суммируем все то, что у нас есть по Зеркальщику, и подумаем, как дальше быть…
— Одни сплетни есть, — вздохнул Семен.
— Сплетни из ничего не родятся, — почему-то весело сказал академик. — Расскажите все сначала, может быть, мы что-то упустили… Сами знаете, друзья, бывает, что бьешься-бьешься, а тот самый фактик-ключик давно у тебя под носом лежит. И ждет, голубчик, когда ты его заметить соизволишь… Итак?
— Итак, — подхватил Костя, — около года назад я впервые услышал о Зеркальщике. К нам в клуб книголюбов захаживает забавный старикан лет восьмидесяти, бывший гример из Малого театра. Он не член общества, никто к нему всерьез не относится, но из клуба не гонят. Зовут его Панкрат Иванович, а собирает он мистическую литературу начала века — всякую там ахинею: столоверчение, видения Блаватской, тибетские тайны доктора Бадмаева. Так вот, я пришел тогда в клуб вместе с другом, Сергеем Прокофьевым, — слышали, наверное, фамилию, он из сагдеевского института.
Он всегда над дедом Панкратом посмеивается и в тот вечер тоже. Увидел его — и сразу…
«Ну, ответь мне, мистериозный старичок, как твой друг и ровесник Нострадамус смотрит на перспективы перестройки?»
Панкрат Иванович привык к беззлобным издевкам молодых библиофилов и только слегка нахохлился.
«Перестройка, молодой человек, как любое грандиозное явление, суть равнодействующая бесчисленных астральных тел. А по сему определенный и сиюминутный ответ на ваш вопрос невозможен. Это будет шарлатанство. А вот, скажем, ваша личная судьба вполне исчислима, вполне…»