Современная вест-индская новелла
Шрифт:
Она крепко прижала к себе ребенка.
— Что ты сегодня ела? — спросил он, и у него кольнуло сердце от бессмысленности этого невольно вырвавшегося вопроса: он знал, что в доме нечего есть.
— Черная курица снесла яйцо, — ответила она. — А на банановом дереве поспела гроздь бананов. Их уже начали клевать дрозды. Я совсем не голодна, и маленький хорошо поел сегодня.
Он ничего не смог ответить ей: очень уж ныло сердце.
До чего отважно пустились они в путь три года назад, три года, которые в каком-то смысле были немалым сроком, а с другой стороны,
— Понравилась тебе рыба? — Угадав его состояние, она поспешила переменить разговор.
— Нет, — сердито ответил он. — Я ее не ел. Я же сказал тебе, что не буду.
Женщина промолчала, но это было ответом.
— Как я мог ее есть, — крикнул он, отвечая на ее молчание, — когда ты весь день сидишь здесь голодная!
— Я не голодна, — ответила она. — Черная курица снесла яйцо, и еще эта гроздь…
— Я мужчина, — с яростью перебил он. — Уж если кто-то должен ходить голодным, так это я. Ты же кормишь ребенка!
Она снова почувствовала, как его жжет стыд, и поняла, что напрасно заставила его взять с собой рыбу. Мужчинам необходимо чувствовать себя гордыми, без этого они не могут жить. А она задела его мужскую гордость и сейчас пожалела об этом.
— Давай-ка съедим ее вдвоем, — сказала она, пытаясь исправить свою оплошность, хотя и знала, что сделанного не воротишь.
Рыбешка была такая сплющенная и маленькая, что они не сразу заметили ее в большом бумажном пакете. Она разломила рыбу левой рукой — правой она все еще держала ребенка, рыба была хорошо прожарена и легко сломалась. Она взяла в руку хвост и начала есть. Но он не сразу принялся за еду. В движении, которым она протянула ему оставшуюся часть рыбы, было столько заботливости, столько напоминавшего ему о прошлом, что у него комок подкатил к горлу.
— Ну что же ты, — сказала она и слабо улыбнулась, — ешь голову, тебе это полезно.
Он когда-то сказал ей, что рыбьи головы полезны, потому что в них содержится фосфор, необходимый для питания мозга. С тех пор, когда она готовила рыбу, она всегда отдавала ему голову, даже сейчас и то не забыла.
Они ели, бросая тоненькие косточки в бумажный пакет. Окончив, она облизала жирные пальцы и улыбнулась. Ему не удалось улыбнуться в ответ, с этим уж ничего нельзя было поделать.
— Сегодня я встретил в городе хозяина, — сказал он.
— Да? — откликнулась она равнодушно.
— Он будет ждать до конца месяца.
— Да? — проговорила она вяло, словно это ее совсем не беспокоило. Но он-то знал, что беспокоит, и сильно, что именно поэтому она и держится так спокойно.
— Заходила мама, — сказала она. Сказала так, что он понял: между двумя этими событиями — предупреждением хозяина и визитом матери — есть какая-то связь.
— Зачем? — поинтересовался он, желая узнать совсем другое.
— Посмотреть ребенка, — ответила она.
— А!.. — сказал он.
Она пошла выбросить бумажный пакет с рыбьими костями, а он все так же сидел на стуле, уставившись в пол. Он услышал, как заплакал
Она вернулась и снова села на стул, прислонив ребенка к плечу. Делать больше нечего. В доме чисто: ни стряпни, ни грязной посуды. Ей оставалось лишь сидеть вот так, прижав к себе ребенка.
Но должен же он что-то сделать, чтобы прекратить эту пытку, вернуть себе гордость, без которой мужчина не может жить. Ведь это мучительно!
И лишь когда она спросила: «Что же ты собираешься сделать?» — он понял, что размышляет вслух.
— Не знаю, — ответил он.
— И для меня это мучительно, — сказала она, — но по другой причине.
— По какой же?
— Ведь это я во всем виновата, — сказала она.
— Ты? — удивился он. — Почему?
— Ты был таким веселым и беззаботным, пока мы не поженились. А сейчас даже никогда не засмеешься.
— Ну и что же? — спросил он. — При чем тут ты? Разве это ты меня уволила?
— Ты больше не чувствуешь себя свободным, — сказала она. — Я знаю, что это так.
Она говорила тоном, не допускающим возражений.
— Тебе надо освободиться, — сказала она. — Ты не будешь самим собой, пока опять не станешь свободен.
Она сказала это так, что он понял: ему не разубедить ее — и спросил:
— А как же ты?
— Вернусь к маме, — ответила она. — К тому же я не одна, ведь у меня малыш.
Ребенок прижался головой к ее плечу и сунул в рот большой палец. Она похлопала его по спинке, и глаза ее снова стали нежными, как всегда, когда она возилась с ребенком. Эти двое, его жена и его ребенок, существовали в своем собственном мире, доступном лишь им одним, он даже не смел надеяться, что будет туда допущен. И он отлично знал, что значат эти слова: «Я не одна, ведь у меня малыш».
Он не обижался, не винил ее. Завтра он отпустит ее к матери. Признает свое бессилие. Он уедет отсюда, может быть даже за границу, и снова станет свободным. Станет ли? Разве он не будет теперь до конца своих дней связан памятью с этой женщиной и с этим ребенком? Разве он не будет вспоминать их, вспоминать каждую минуту. И будет ли он хоть на йоту свободнее?
Они долго молчали.
— Ты веришь, что я тебя люблю? — спросил он наконец.
— Верю, — ответила она. — По-своему любишь. Ты никогда не полюбишь другую женщину горячее или сильнее, чем меня. А сам-то ты веришь, что я тебя люблю?
— Любишь, — ответил он. — Только по-своему. Ребенок стал тебе ближе.
— А разве может быть иначе? — ответила она.
— Иначе быть не может, — согласился он. — Но я не стану свободным, даже если уйду.
— Станешь, — ответила она. — Это тебе сейчас так кажется.
— Но ведь были же у нас с тобой и хорошие времена, — сказал он.
— Были, — согласилась она, — конечно, были. Но времена меняются.
Они снова надолго замолчали — отчасти потому, что не существовало слов, которые они могли бы сказать сейчас друг другу, главным же образом оттого, что слова были не нужны им.