Современный болгарский детектив

Перевод Александра Никольского

В гостиной профессора Ивана Астарджиева мы сидели втроем: Надя Астарджиева, по мужу Кодова, — дочь профессора; Веселин Любенов — самый молодой в нашем институте, лаборант, сотрудник Астарджиева; моя милость — бывший ветеринарный врач из села Момчилово, Анастасий Буков, в настоящее время бактериолог, также сотрудник профессора.

В момент, когда начинается наш рассказ, хозяин дома разговаривал по телефону в прихожей. Какой-то бестактный или просто ничего не соображающий человек позволил себе побеспокоить профессора в это довольно позднее время — старинные часы с маятником только что пробили одиннадцать.

Повторяю, мы, трое из приглашенных, сидели в гостиной. Когда часы пробили одиннадцатый раз, двоих гостей в комнате не было. Доктор Петр Беровский (помощник профессора и его первый заместитель) искал минеральную воду на кухне и, кто знает почему, задержался там, хотя минералка стояла на самом видном месте, на кухонном столе. А Красимир Кодов (Краси, муж Нади Астарджиевой) спустился в подвал и пропал там — как в воду канул. Послал его в подвал сам профессор, чтобы он налил еще один кувшин вина из большой дамаджаны [1] и отрезал еще один кусок от копченого окорока (эти деликатесы профессор держал внизу, в темноте и холоде, чтобы не испортились на кухне, где из-за парового отопления всегда было тепло).

В тот вечер, на рождество по старому стилю, профессор Иван Астарджиев, который уже много лет был вдовцом, собрал нас на свои именины. Он жил один, и в его доме редко собирались гости.

Итак, когда старинные часы мелодично пробили одиннадцать раз, доктора Петра Беровского и Кодова в гостиной не было.

Я в тот вечер был рассеянным и немного раздосадованным, в типичном для старого холостяка состоянии, но при каждом удобном случае старался поймать взгляд Нади Астарджиевой, по мужу Кодовой. Глаза у нее оригинальные — цвета изумруда, с золотистыми точечками вокруг зрачка. Я был рассеян, взволнован, а почему — не знаю. Мало ли что могло взволновать много повидавшего и пережившего на своем веку старого холостяка? Просто он рассеян, и ему одновременно и немного скучно, и немного грустно, и черт его знает что еще. Вот, например, всплыло в памяти давнишнее воспоминание — может, и не само воспоминание так меня взволновало, а то, что возникло оно совершенно неожиданно. Помните ли вы Христину, дочь деда Рангела из села Кестен, эту маленькую очаровательную дикарку, которая

ни разу не пожелала взглянуть на меня дружелюбно, хотя я декламировал ей известное стихотворение Эдгара По «Леонели» и пытался (с самыми, конечно, невинными намерениями) подарить чудесное ожерелье из драгоценных бус? И у Христины из села Кестен были такие же глаза, как у Нади, только не зеленые, а небесно-голубые, но золотые точечки вокруг зрачков — точно такие же... Как ни был я рассеян, но я не мог не отдавать себе отчета в том, что глаза Нади Астарджиевой-Кодовой излучали особый свет, похожий на свет, который излучали глаза моего бывшего друга Христины.

— Налить вам рюмочку коньяку? — спросил я.

В этот вечер я впервые заговорил с Надей, а чувство было такое, будто мы давно уже разговариваем.

Но тут случилось вот что.

Дверь в гостиную с треском распахнулась, и на пороге появился Красимир Кодов, Краси. Но какой Краси, господи! На смуглый загар его мужественного лица легла зеленоватая тень, точно на него набросили прозрачную какую-то ткань; в желтых глазах (которые бывали когда ласково-хитрыми, кошачьими, а когда и бесцеремонно наглыми) застыло выражение сильнейшего возбуждения и в то же время отчаянного страха, как у животного, угодившего в капкан. Этот плечистый здоровяк стоял в проеме двери с раскинутыми окровавленными руками, словно распятый на невидимом кресте, и ужасные кровавые пятна лоснились на полях его клетчатого спортивного пиджака.

— Профессор убит!..

Крик этот, глухой и хриплый, был похож на свистящий шепот — будто суфлер подавал реплику стоящему в глубине сцены актеру.

Надя страшно завизжала (как визжит, наверное, любая женщина, увидевшая вдруг окровавленного человека).

— Как это убит? — удивленно спросил доктор Петр Беровский, который влетел в гостиную вслед за окровавленным Краси.

Петр ходил на кухню за минеральной водой и, хотя бутылки с минералкой стояли на столе, необъяснимо долго блуждал там, пока их нашел. Ему, как и Краси, было лет сорок, но в отличие от него доктор уже начинает полнеть. Глаза его напоминают мне закрытую дверь кабинета, где врач занимается частной практикой, — дверь, окрашенную грязно-серой краской. Разумеется, это представление неверно — доктор Беровский не имеет дела ни с какими больными и не занимается никакой частной практикой — он бактериолог.

— Как это — убит?! — повторил он таким тоном, словно Краси непристойно шутил с ним.

— А так! — ответил Кодов, опустив наконец свои раскинутые в стороны руки. При этом с пальцев правой стекло на лакированный порог несколько густых темных капель. — Кто-то воткнул ему нож в спину!

Веселин Любенов, лаборант, вскочил с места, оттолкнул Краси и бросился в прихожую. Доктор Беровский — на отяжелевших, негнущихся ногах — за ним. Надя сидела в своем кресле как сонная, согнувшись и наклонясь вперед. Она потеряла сознание в момент, когда ее муж произнес эту страшную фразу: «Профессор убит!»

Лишь я сохранял спокойствие и держался совершенно невозмутимо. Правда, комната немного качалась перед глазами, но это обманчивое представление объяснялось, естественно, рюмкой коньяку, которую я накануне выпил. Я с давних пор плохо переношу спиртное.

Любенов и Беровский быстро возвратились, и мне вдруг показалось, что оба пристально на меня смотрят: может, им было странно, что я спокойно сижу на своем месте. Они знали меня недавно и представить себе не могли, какие крепкие у меня нервы.

Доктор Беровский, достав носовой платок, начал старательно вытирать кровь, попавшую ему на руку, когда он щупал пульс убитого.

— Пойду в милицию, — сказал он. — Это дело надо немедленно расследовать. И специалисты нужны — высокого ранга. Я знаю кое-кого...

Он повернулся к выходу, но Любенов загородил ему дорогу.

— Не стоит труда, — сказал он, и на лице его появилось такое решительное выражение, будто он стал начальником Беровского, а тот — его подчиненным.

— Что такое?! — нахмурился Беровский, который, как и все начальники в мире, не терпел, чтобы ему отдавали распоряжения люди ниже его по чину.