Современный финский детектив
Шрифт:
Признаюсь: потом я раскаивался. Глубоко. Мне надо было послушаться Палму. Хотя я и не уверен, что это изменило бы исход. Ведь я мог задержать ее дня на три. Оснований для тюремного заключения было недостаточно. Я как-никак юрист.
Начало смеркаться. Небо за домом порозовело, воздух стал холоднее. В город мы ехали в полном молчании. Палму даже и не думал меня пилить. Сидел и жевал трубку.
— Что ж, нет так нет, — подытожил он. — Твоя воля, зато одно очко в нашу пользу.
— Какое? — поинтересовался я.
— Убийца должен быть совершенно спокоен — неважно, кто именно из них двоих, — объяснил Палму. — Не мог не успокоиться, увидев твою физиономию. У тебя поразительное умение выглядеть полным идиотом. Причем без всяких
Глава одиннадцатая
Итак, барышня Анникка Мелконен и майор Густав Эрик Ваденблик заключили брак на следующий день. В присутствии бургомистра. На груди которого висели цепи, как и предсказывал Кокки. Все правильно, я сам ходил смотреть. Из ратуши прямиком отправились в адвокатское бюро. И не для заключения брачного контракта, отнюдь! Для составления обоюдного завещания. Так что тут Лююли ошиблась: новая госпожа не была в положении. То есть в каком-то, может, и была, но только не в беременном.
В честь этого события я вечером угощал Палму коньяком. В ресторане. С нами был один мой давний товарищ по офицерскому училищу. Пили, конечно, что подешевле, но сидели в отдельном кабинете, чтобы нам не мешали. Я вообще-то пытался выудить у товарища кое-какую информацию. Мы с ним оставались в приятельских отношениях, хотя он и посматривал на меня свысока: он был строевым офицером, а я в свое время служил в военной полиции.
Некогда мой товарищ находился под началом майора Ваденблика, и ему было что рассказать. По отношению к майору он испытывал смешанное чувство: отдавая должное его деловым качествам, он терпеть не мог его как человека.
— На фронте всегда в крахмальных воротничках, — с отвращением рассказывал он. — Выбрит до синевы. Даже во время наступления. Сапоги начищены до зеркального блеска… Но зато прорвется туда, куда прикажут. И позиции удержит, если прикажут. Тут он на своем месте. Крут. Но себя не жалеет, что другие, то и он.
— Впереди всех, — осмелился вступить Палму.
Мой приятель смерил его высокомерным взглядом.
— Майор Ваденблик — кадровый офицер, — наставительно сказал он. — Таких зря под огонь посылать не будут, без крайней необходимости. Слишком дорогое удовольствие для бедной финской армии. Но в личной отваге майора сомневаться нет оснований. Из окопа поднимался и нытиков в чувство приводил — собственной рукой, когда обстановка становилась серьезной и те, у кого кишка тонка, норовили податься назад.
Он увлекся воспоминаниями и для наглядности стал хватать все подряд: ножи, вилки, горчичницу с солонкой. Я поспешил заказать еще коньяку. Если бы не эта своевременная мера, можно было быть уверенным, что он пустился бы в детальный разбор операций под деревушками Мунакуккула и Хярянпюллю. Однако моя щедрость так озадачила его, что он замолк, и я успел задать свой вопрос:
— А почему майора Ваденблика перевели в тыл, в Центр подготовки военнослужащих?
— Слишком большие потери в живой силе, — отрезал он. — Ты ведь знаешь Мареки, он все сентиментальничал в те добрые старые времена. Сидел в Миккели и каждый вечер требовал к себе на просмотр списки потерь. И рыдал над каждым убитым, как над собственным сыном. Понятно, что он не жаловал офицеров, зазря терявших людей. Ваденблик же стремился действовать без передышки и если не находил ничего лучшего, то просто без всякой надобности высылал вперед дозоры. Как минимум одного человека он должен был ежедневно терять, чтобы чувствовать удовлетворение. Воинская доблесть, в его понимании… Это был верный путь попасть в немилость к Мареки, и тот лично позаботился о переводе Ваденблика в тыл. Он еще только разок сходил с нами вместе на вылазку. Хотя людей хватало, майор мог и не беспокоиться… Впрочем, что вы в этом понимаете, военная полиция!
— Не забывай, кто платит за коньяк! — напомнил я.
— В Центре подготовки майор тоже вполне нашел
— По его собственному прошению об отставке, — припомнил я.
— Затихни! — посоветовал мой товарищ. — Он уморил одного офицера-адъюнкта. Сначала назначил ночные учения и марш-бросок. Сам лег спать. А утром стал орать на них. Тогда какой-то офицер-адъюнкт осмелился раскрыть рот и пробормотал, что люди, мол, устали. Майор вывел его на беговую дорожку и заставил ползать, бегать по бревну, взбираться на деревья, и все с полной выкладкой. А остальные смотрели. Причем майор несся впереди и проделывал то же самое, показывая пример. Только без выкладки. Он как бы демонстрировал, что не требует от подчиненных ничего сверх того, что делает сам. В конце концов парень выдохся, и его отнесли в госпиталь. Там бедняга и умер… Жалобу подал врач, не ребята. Они, по слухам, договорились между собой, что дождутся учебных стрельб и майора уложат. Нечаянный выстрел. Майор предпочел уволиться из армии, чем предстать перед трибуналом. А за муштру его не стали наказывать: он ведь сам бегал впереди, хотя и был постарше того офицера… Он и жену свою так же походя убил: спихнул с поезда, когда уезжал из гарнизона.
— Не ври! — сказал я.
— Почти не вру, разве чуток преувеличиваю, — ответил мой товарищ. — Я ведь все время со стороны на это глядел, на его, так сказать, успехи на военном поприще. Потому что такого в Финляндии не бывает. Даже на войне. Я ведь его чуть не пристрелил пару раз, спасибо друзья удержали… Ну короче: он женился на какой-то лотте [11] . Родители заставили. Мезальянс… Первый ребенок у них умер. Примерно через год родился второй. Вот этого двухлетнего ребенка майор и забрал с собой, когда уезжал из гарнизона. А жену спустил со ступенек вагона. Нет-нет, она умерла не тогда. Через полгода. Когда он возбудил дело о разводе. Как говорится, сердце разбилось. Не выдержало майора Ваденблика. Он как лошадиная доза: только для очень крепких организмов. Зато теперь, рассказывают, процветает — богач, имеет поместье, окружен почетом и уважением… Жаль, не подстрелил я его в свое время.
11
Лотты — члены женской военизированной организации «Лотта Свярд», созданной в Финляндии в 1919 г.; активно участвовали в «Зимней войне».
— Но-но, — предостерегающе заметил Палму, — вы, молодое поколение, все какие-то прямолинейные. Так делать нельзя. Так даже думать нельзя. За это рано или поздно попадешь в крепость.
— Ничего, за это можно и в крепости посидеть, — заверил мой товарищ, воодушевленный коньяком. — Было у меня на войне несколько хороших друзей. И все они лежат под черными гранитными плитами. Рядом с Мареки. Все — погубленные зазря, по дури этого чертова майора. И по своей неопытности. Ученые-то ребята в лесу отсиживались, у костра, суррогатный кофе попивали, а потом строчили рапорта, которые майору были очень по душе!
Он и в самом деле завелся и еще долго рассказывал всякие военные истории, может чуток и привирая; я не стану приводить их здесь, в этой книге. Но что касается майора Ваденблика, то мы с Палму твердо усвоили, что на войне майор чувствовал себя в своей стихии. Согласитесь: три рюмки коньяку — небольшая плата за то, чтобы выяснить природные свойства этого человека, проявившиеся в военное время.
— А ты еще подбивал меня задержать барышню Мелконен! — упрекнул я Палму на обратном пути. — Вот у майора действительно душа убийцы!