Современный французский детектив
Шрифт:
Я пытался узнать у нее, что случилось, но она меня не слушала. Наконец мне удалось привлечь к себе внимание какого-то человечка со вздернутым носом, отделившегося от толпы.
— Что здесь происходит? — спросил я.
— Несчастный случай. Женщина упала прямо под поезд.
— Тяжело ранена?
— По-моему, умерла.
— Молодая женщина или старая? Как она выглядела? — продолжал я расспросы.
Он устало пожал плечами. В этот момент к станции подъехала карета «Скорой помощи», из нее вышли два санитара с носилками и стали проталкиваться через толпу. Люди расступались, уходили прочь, а я, презрев
Еще до того, как я увидел нечто бесформенное и пестрое, распростертое на носилках, я уже знал, что женщиной, упавшей на рельсы, могла быть только Кэтрин Вильсон.
Оказывается, преступнику легче ускользнуть от полиции, чем ни в чем не повинному человеку привлечь ее внимание. Это убеждение я вынес из собственного опыта, приобретенного в тот вечер. Я тщетно пытался заговорить с сержантом, который руководил операцией по наведению порядка на станции. Я тщетно пытался заговорить с начальником станции. До санитаров я просто не добрался — они уехали раньше, чем я смог подойти к машине. Мне даже не удалось ничего узнать о состоянии женщины — мертва ли она или есть хоть какая-то надежда возвратить ее к жизни. Не смог я также выяснить, куда ее увезли, в больницу ли Мэрилебен, или в морг. Я вообще ничего не добился; когда я говорил, что могу помочь в установлении личности пострадавшей, меня никто не хотел слушать. Служащий метро наконец снизошел до меня и согласился записать мое имя и адрес, пообещав сообщить эти сведения полиции, когда на другой день его будут допрашивать как свидетеля. Однако или этот допрос так и не состоялся, или служащий забыл известить следователя о моем существовании, ибо по сей день полиция не проявила ни малейшего интереса к моей особе в связи с делом о гибели миссис Крейн.
Что касается самих обстоятельств, при которых произошло несчастье, об этом никто ничего не знал, включая и вышеуказанного служащего, и назавтра газеты посвятили происшествию на станции Ноттинг-Хилл-Гейт всего несколько строк. Если верить этим сообщениям, молодая женщина нечаянно оступилась, упала на рельсы и попала под поезд, который как раз в эту секунду подошел к перрону; смутно допускалась возможность самоубийства, однако газеты склонялись к тому, что это просто роковое стечение обстоятельств.
Но я знал, что это не был несчастный случай. Под поезд метро люди попадают или когда хотят покончить с собой (а я был уверен, что Кэтрин Вильсон этого не хотела), или если их под поезд толкают.
Ее кто-то толкнул. Виноват же в этом был я; если бы я сразу понял, где ее ждать, я бы вовремя оказался на перроне и преступления бы не произошло. Я был виновен вдвойне: зачем мне понадобилось так тщательно скрывать от тебя и от Мэрфи свое свидание с Кэтрин? Обрати я ваше внимание на эту женщину, она бы, наверное, осталась жива…
Кто же этот беспощадный убийца? Ведь, кроме меня, никто не знал, в каком месте должна была состояться наша встреча. Значит, за ней следили с того момента, как она вышла из дому. Но кто мог так неотступно выслеживать Кэтрин Вильсон? Кому было нужно часами вести наблюдение за ее домом, следить за каждым ее движением? Я терялся в самых нелепых предположениях. Кэтрин сказала мне по телефону, что
Бедная Кэтрин Вильсон! Она так любила жизнь, так искренне хотела мне помочь и так дорого заплатила за это!
А может, все было наоборот? Может, она сама была связана с гангстерами, похитившими Пат? Тогда становилось понятным, почему они следили за каждым ее шагом. Узнав, что она назначила мне свидание, ее сообщники испугались, что она их выдаст, отрядили кого-то из шайки пойти за ней следом, и негодяй, воспользовавшись сутолокой, которая всегда начинается на перроне, когда подходит поезд…
Я вздрогнул. Даже если допустить, что Кэтрин была связана с гангстерами, она не заслужила такой страшной смерти. К тому же я не хотел верить, что она вела двойную игру: она казалась такой искренней, такой доброй девушкой… И все же…
Погруженный в эти мысли, я вышел из станции Ноттинг-Хилл-Гейт и пошел по улице. Вечерний воздух немного меня освежил, мне захотелось возвратиться в гостиницу пешком. Опять сгустился туман, я едва видел асфальт у себя под ногами, но это меня не беспокоило: я был уверен, что иду правильно…
Вдруг я остановился как вкопанный. Кто-то шел за мной следом. Я четко слышал чьи-то шаги. Выходя со станции, я не обратил на это внимания, но теперь, на пустынной улице, шаги обеспокоили меня.
А может быть, в туманном воздухе отдаются мои собственные шаги? Как только я остановился, звук сразу замер; я двинулся дальше — шаги зазвучали опять; снова остановился — опять тишина.
Конечно, это всего лишь эхо. И, вообще, что за бред! Вовсе не обязательно ждать, что в одиннадцать вечера на Ноттинг-Хилл-Гейт-стрит за тобой увяжется привидение!
Я резко обернулся; но взгляд мой не мог ничего различить в плотной стене окружавшего меня тумана. Смутно мерцал фонарь в желтом ореоле влажной ваты. Я не различал ни домов, ни мостовой, ни даже тротуара у себя под ногами.
Я снова пошел вперед. На этот раз между звуком моих шагов и звуком шагов человека, шедшего следом, возник небольшой разрыв. И я с беспокойством осознал, что это никак не может быть эхом моих шагов.
Потому что я хожу размеренной походкой здорового, хорошо тренированного человека. В шагах, что раздавались у меня за спиной, были неуверенность и неровность. Характерная походка Хромого.
Я опять обернулся и крикнул:
— Кто идет?
Никто, разумеется, не ответил.
Я сделал еще несколько шагов. Невидимый преследователь снова заковылял.
Надо было положить этому конец. Я повернулся и кинулся на звук шагов. Но передо мной был только туман. Должно быть, я прошел в каких-нибудь десяти сантиметрах от Хромого, не заметив его. Я вернулся — опять никого. Снова пошел по направлению к «Камберленду»; позади тотчас возобновился неровный топот.