Современный русский детектив. Том 5
Шрифт:
— Да у меня же нет ее с собой.
— Где она?
— Дома, в столе лежит.
— Не врешь? Может, ты ее уже в милицию сунул?
— Честно, Владик, не вру.
— Сейчас вернемся. Вместе зайдем в квартиру, и ты отдашь записку.
— Владик, ну скажи: кто украл магнитофон?
— Опять начинаешь рядиться?..
— Это нечестно, Владик…
— Не читай мораль, святой щенок!
— Чего ты обзываешься? Двое здоровых мужиков с одним инвалидом справились, да?.. Совести у вас нет.
«Прапор» стволом нагана
— Цыц, нахал!..
На большой скорости «Жигули» вырвались из узких улочек райцентра и, надсадно гудя мотором, мчались теперь по широкой асфальтовой трассе. Впереди засветились размытые огни встречной автомашины. Труфанов притормозил. В свете фар неожиданно показался сворачивающий вправо проселок. Чтобы избежать дорожной встречи, Владик свернул с трассы. Проехав по проселку, он, заглушив мотор, приказал Зуеву:
— Вылазь!
Зуев, приподняв руками парализованную ногу, кое-как выбрался из машины. Труфанов с Чуносовым тоже вышли. Владик устало потянулся. Пошевелив, будто разминаясь, широкими плечами, повелительно сказал:
— Все, Лева, хватит психовать! Становись на колени, проси прощения и поедем за запиской.
— У меня нога не сгибается. Как же на колени стать?.. — обреченным голосом ответил Зуев. — Прости, Владик, хотя я и не виноват перед тобой ни в чем…
— У сильного всегда бессильный виноват, — назидательно процитировал «Прапор», словно ковбой играя наганом.
Труфанов усмехнулся:
— Не гнутся ноги — ложись на пузо.
— Зачем это, Владик?..
— Ложись, тебе говорят!
— Не лягу.
— Такой гордый?..
— Не гордый, но это же унизительно: на коленях ползать. Я после такого жить не смогу.
— Куда ты денешься? Сможешь!
— Поверь, Владик, не смогу. Я повешусь…
— Да ну?!
— Честное слово, Владик.
Труфанов захохотал:
— Вот и хорошо. Одним конкурентом у меня станет меньше. Ну, давай, ложись.
— Владик, умоляю… Лучше — избей. К боли я привык…
— Ложись, сучок!
Зуев заплакал и вдруг, чуть не падая, побежал вдоль дороги. Выстрел хлопнул так неожиданно и глухо, что Труфанову показалось, будто Зуев упал, споткнувшись о хрустнувшую валежину. Владик непонимающе глянул на «Прапора» — тот перезаряжал наган.
— Все, что ли?.. — удивился Труфанов.
— Сейчас проверим…
«Прапор» подошел к лежащему вниз лицом Зуеву. Присев на корточки, поочередно пощупал кисти раскинутых в стороны рук:
— Готов, добивать не надо.
У Труфанова внезапно затряслись губы:
— Слушай, Никита… Может, зря мы это сделали, а?..
«Прапор» усмехнулся:
— Хватился поп красить яйца, когда пасха прошла.
— Нет, правда… Лучше бы мы его в шутку попугали…
— Ну, юморист, знаешь!.. Если этот калека рассказал бы о твоей шутке прокурору… Хватай, затейник, за ноги. Утащим от дороги и чем-нибудь прикроем. Вон
Труфанов, стараясь приподнять мертвое тело, ухватился дрожащими руками за белые кроссовки на ногах Зуева но те оказались почему-то незашнурованными и сползли с ног. Владик откинул их к машине. Перетащив труп через кусты, «Прапор» обшарил карманы убитого. В них, кроме плоского латунного ключа, ничего не было.
— Никита, ну что ты наделал… — с дрожью в голосе заговорил Труфанов.
— Не скули, шутник! Таскай хворост, сам же просил убрать конкурента.
— У него в столе моя записка осталась. Это же вещественное доказательство…
«Прапор» показал зуевский ключ:
— Вернемся и заберем твою записку. Крутись по-быстрому, не вибрируй…
Завалив труп хворостом, подошли к машине. «Прапор» поднял кроссовки Зуева, кинул их в машину и строго наказал Труфанову:
— Вот этот подарок обязательно сожги.
Владик понятливо кивнул. Не включая фары, тихо развернулись, выехали на трассу и помчали в райцентр. На этот раз к дому Зуева подъехали заполночь. Осуществить задуманное помешал раздавшийся за дверью женский голос: «Ты, Лева?»
Из райцентра Труфанов гнал машину на всю железку. Более-менее он пришел в себя где-то на полдороге к Новосибирску. Глянув на хмурого «Прапора», спросил:
— Никита, что теперь будет?
«Прапор» ухмыльнулся:
— Тюрьма.
— Я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю.
— С конфискацией?.
— За убийство не конфискуют. Если суд установит отягчающие обстоятельства, к стенке припаять могут. В общем, не трясись. Ты ничего не видел и ничего не знаешь. Ричарду скажи, что катался на «Жигулях» к чужой бабе, да пригрози, чтобы не трезвонил. Иначе, мол, кастрируем. Это для лысого самое страшное наказание.
Труфанов через силу улыбнулся:
— Ты психолог. А что для меня самое страшное?
— Конфискация имущества.
— Почему?
— Крохобор ты, Владик. Для тебя шмотки — дороже жизни. — «Прапор» уставился в смотровое стекло.
— Скоро, кажется, какая-то речка будет?..
— Иня.
— Остановись на мосту. Надо утопить ключ от квартиры хромого, милицейский картуз да погоны.
— Может, и кроссовки в речку кинем?
— Они новые, их могут выловить. Сожги и пепел развей…
— Пожалуй, я прикрою на недельку кафе…
— Чего?.. Надо вести себя так, будто наша совесть чиста. Запаникуешь — сразу усекут. Да и прикрывать твой светильник сейчас нельзя, на будущей неделе мне козырный клиент подворачивается. Два куска шуткой возьму.
— Меня из доли исключаешь?
— Спи спокойно, не обижу.
— Не погоришь?..
— На картах до пепла не горят. За мокруху — можно в пыль превратиться. Потому, Владик, из двух зол надо выбирать меньшее… — вроде бы с намеком закончил «Прапор».